отличный кусок жареной телятины.
— Ешь, чужестранка, а то опозоримся перед всеми вселенными, что в замке Монтессори плохо кормят.
— Не опозоримся, — чавкаю я. Святая Мензурка, как же вкусно!
— Давай по второй, — наливает мне Оливия, и я слышу голос герцога.
— Дочь моя, я запрещаю вам пить крепкое вино в таких количествах. У меня рыцари так не пьют. Люции можно, она нездешняя, но вы, дочь моя…
— Я за компанию, — быстро говорит Оливия. — Вдруг я выйду замуж за пьяницу? Надо же будет разделять интересы мужа!
Тут что-то говорит моя сестра (она несколько двоится, ведь по второму бокалу мы выпили-таки), а герцог совершенно не по-герцогски хохочет. Из какого сорта винограда делают этого «Черного ры…»
— Ры… — икаю я.
— Точно! — поднимает указательный палец Оливия. — Рыба сейчас будет. Форель на… На чем-то там. Под рыбу надо обязательно выпить. Люци, третий бокал давай за дружбу!
— Жбждрждр, — соглашаюсь я, выпиваю третий бокал и засыпаю. Оливия предусмотрительно убирает оливье с пути моего лица, поэтому я засыпаю в миске с пикулями. Уютненько, между прочим.
Глава семнадцатая
Внезапно
Люди — очень сложные для понимания существа.
Они напоминают мне капусту и репчатый лук — снимешь слой, а там еще двадцать.
Я проснулась в постели, где простыни нежно пахли лавандой. Запах отменный, но я его терпеть не могу, сразу принимаюсь чихать. Вот и в этот раз…
— Будь здорова, девочка моя.
Я открываю глаза и вижу, что напротив моей кровати сидит Сюзанна. Моя здешняя мать. Знает ли она о том, что это меня ей пришлось оставить в корзинке на пороге трактира «Рог и Единорог»? Я вижу, какие заплаканные у нее глаза, и все понимаю.
— Здравствуйте, Сюзанна, а который теперь час? Апчхи!
— Десять утра. Ты проспала два дня, доченька… Ты ведь позволишь так называть себя мне, твоей преступной матери, бросившей тебя на произвол судьбы?!
— Ну, конечно, Сю… мама. Ну, только не надо плакать. Так получилось. Я же знаю местные неписаные законы: девушку, забеременевшую вне брака, до смерти забивают камнями. Кто бы тогда стал экономиссой Кастелло ди ла Перла и радовал нас чудесным желе из черной смородины? Или козьим сыром с пряностями? Я не обижаюсь и не сержусь. Одно мне только непонятно: почему Фигаро, мой отец, не женился тогда на тебе? Он же, наверное, любил тебя?
— И сейчас любит, — вздохнула Сюзанна. — Но в то время он был не свободен. Именно его жена была тогда экономиссой замка. А разводы в Старой Литании запрещены под страхом смертной казни. Его жена умерла от горячки, но перед тем прошло десять долгих лет, источивших мое сердце страданиями и думами о тебе.
— А что вам мешает пожениться сейчас?
— К чему? И потом, ты думаешь, я простила ему то, что он не был со мной в часовне, где я разрешилась от бремени? Он ни разу не спрашивал о тебе! И, оставшись вдовцом, он не делал мне никаких предложений! Его сердце очерствело за все эти годы. Но я… Видит Святая Мензурка, я так счастлива, что ты есть и ты — моя дочь.
Мы обнялись, и меня словно опалило жаром великой жизненной энергии. Мы смотрели друг другу в глаза и плакали — одинаково, простыми солеными слезами…
— Мама, — как странно произносить сейчас это слово. — Моя сестра хочет, чтобы я вернулась на свою родину… Но я не хочу этого. Во всяком случае, не сейчас. Я не хочу оставлять тебя, Оливию — на этой Планете никого ближе вас я не имею. И потом, кругом столько загадок!
— Каких загадок, милая?
