Десяток пуль выпустил – и ничего.
Немцы же, сплотив строй, полетели дальше. Похоже, они так и не поняли, почему упали их товарищи, если кто стрелял, то кто? Нас могли даже не заметить. Дед сел за возницу, а я в кузове на ходу, пока мы возвращались, снял рубаху и осмотрел плечо. На уже желтеющие старые разводы синяка наложились новые. Снова руку поднять не могу. Как теперь почистить ружьё и убрать его на дно под сено? Деда попрошу.
Забрав своих, мы вернулись на дорогу, проехали ещё четыре километра и встали на берегу небольшой протоки. Тяжело было править лошадью одной рукой, вторую я на косынку подвесил. Бабушка, осмотрев синяк и горестно вздыхая, его какой-то мазью намазала. Место хорошее выбрали, но главное, рядом с водой. Неподалёку была воронка и валялись обломки фюзеляжа – это врезался в землю один из сбитых мной бомбардировщиков. Парашютисты успели покинуть самолёты, мы с дедом семерых в небе насчитали, но охоту я устраивать не стал, не в том состоянии был. Как оказалось, зря. Мой просчёт, хотя я и смог локализовать опасность.
Ночью, когда мы спали, вдруг заворчал Волк, ему завторил и наш сторожевой. Они явно кого-то учуяли. Но не лаяли, успели отучить. Когда я выбрался из-под телеги с ТТ в левой руке, дед уже стоял со своей берданкой в руках.
– Чужие, – сказал он, – может, беженцы?
– Ночью? Вряд ли. За день пути они так устают, что спят без задних ног.
В это время так не вовремя проснулся Кирюха и показал мощь своей глотки. Попытка сунуть пустышку или покормить не увенчалась успехом. Мама стал его перепелёнывать, разобравшись в причинах рёва, а я сказал деду:
– Пойду пробегусь вокруг, посмотрю, кто там бродит. Только не пристрели меня при возвращении.
Мы с Волком направились туда, где он учуял чужих. Оказалось, два немца – я опознал их по лётным комбинезонам – подобрались к нам на свет костра, когда ещё мы ужин готовили, и пережидали в стороне, явно пытаясь понять, кто стоит в лагере, гражданские или военные. Видимо, ближе подошли, когда мы уже костёр затушили и легли спать, а Кирюха своими воплями развеял их сомнения. Гражданские. От военных можно отхватить не слабо, а тут такое подтверждение гражданского лагеря. Есть хотелось, вот и решали на нас налететь. Правда, чуть позже я понял, что немцев всё же трое. Последний лежал чуть в стороне и банально дрых. Сперва за валун его принял, но, когда он пошевелился и всхрапнул, я разобрался.
Медлить я не стал, первым из пистолета поразил того, что был коренастым, потом снял двух остальных. Я вообще считаю всех лётчиков люфтваффе военными преступниками. Этих так без сомнений. Подбежав ближе, произвёл контроль, после чего убрал ТТ в самодельную кобуру на поясе. Сделал её мне вчера в деревне кожевник.
Достав из котомки фонарик, осветил немцев и помигал в сторону лагеря. Дед понял и подошёл, помог в сборе трофеев. Все три лётчика имели часы и пистолеты, у одного нашли швейцарский перочинный нож, который дед забрал себе. Особенно порадовали парашюты. Двое прихватили их с собой, вот третий его не взял. Тела мы утащили в кусты, там закидали ветками и вернулись в лагерь.
Утром, когда мама с бабушкой осмотрели и ощупали парашютный шёлк, то наложили на них свои руки, убрали в повозку деда. А позавтракав и так же не снижая темпа, мы покатили дальше.
Вот так шли день за днём, за пять дней преодолев порядка ста пятидесяти километров и уйдя подальше от фронта. Правда, немцы летали над головой всё так же. И с золотом я вопрос решил. Мы проезжали рядом с трассой у того леса, и я на опушке разбил лагерь. Немного раньше, чем обычно, это вызвало удивление, но я ещё больше удивил их. Частично разгрузив телегу, пока готовился ужин, объехал лес и добрался до нужной опушки. Сходил за золотом и, погрузив всё на дно телеги, вернулся к своим.
Теперь мы, уже двигаясь по шоссе, подъезжали к Старой Руссе. От неё шла прямая дорога на Москву, через Торжок и Тверь. Пятьсот километров без малого. Однако половину пути мы преодолели.
– Только половину, – вздохнула Марина.
Она медленно катила рядом с моей телегой, училась медленно ехать, удерживая равновесие. Падала, вон до крови коленку и локоть разбила, но упорно училась.
– Самое тяжёлое позади, когда немцы на пятки наступали. Мы от них уже оторвались, но в городе задерживаться не будем, на пару дней максимум. Тем более он наверняка также беженцами забит.
– Ой, мы там и сойдём, – сказала молодая женщина, наша попутчица последние два дня. Жена командира-пограничника, которая с двумя детьми идёт от самой границы, вон сколько им пришлось выдержать. Как их не подвезти?
– Не советую, – сразу отреагировал я. – Немцы там скоро будут. В Тверь идите или в Москву. Их не возьмут.
– Почему?
– Остановят, – коротко ответил я.
– А Старую Руссу возьмут? – всё допытывалась та, так как была оттуда родом.
– Её возьмут.
– Хм.
– Кстати, кто помнит, сегодня двадцать второе июля или двадцать третье? Что-то я сбился.
