было, с помощью внедрения и создания ложного партизанского отряда были уничтожены все. Их тут два было. Так что помощи можно не ждать, нужно самим выбираться. Этим и предстояло заняться. Нужны были машины, обязательно немецкие, и боров рассказал, что неподалёку есть бывшая советская животноводческая ферма. Один немецкий полковник получил её в собственность за боевые заслуги, как поместье использовал бывшее здание санатория. Там есть машины, три советских грузовика и один немецкий. В селе в комендатуре тоже грузовик был и два мотоцикла. Комендатура меня не заинтересовала, а вот ферма вполне, тем более охраняли её десяток полицаев и пять немецких солдат из нестроевых. Полицаи были подчинёнными борова, и тот там не раз бывал, он очень подробно описал, где посты, какие там строения с обстановкой внутри. В общем, как источник информации он оказался хорош.
Мы закончили погрузку трофеев – командиры в этом ушлые, не хуже меня: то, что не уместилось в санях, в вещмешки распихали – и, ликвидировав борова, покинули дом, оставив там свечу тлеть в окружении разлитого керосина, и направились к выезду. Дом полыхнул, когда мы уже по-тихому уничтожили пост из двух полицаев, а их в селе сотня насчитывалась, и, сняв с них всё ценное, двинули дальше. Трупы чуть в сторону утащили, чтобы не сразу нашли. Надеюсь, их снегом занесёт. Сами шли пешком, так как места в санях просто не было. Причём изредка помогали лошадям, груз действительно был тяжёл.
Подхватив борт-стрелка и моих лаек, мы направились в лагерь. Не по прямой, там не везде с санями пройти можно, два глубоких оврага по пути, а ушли с дороги на замёрзшую реку, вес саней лёд держал, хотя и похрустывал. Мы так три километра быстрым шагом прошли, а потом свернули в лес. Ещё четыре километра, и в полночь были на месте. Там разобрали трофеи и начали пережидать вьюгу. Лошадей я поставил под навес. Мы сделали из снега стену, и получился под навесом вполне приличный сарай. Вход для тепла завесили одним из одеял. Я ночевал с собаками и лошадьми.
Три дня выла вьюга, да такая, что выходить наружу было опасно, за ветками для печи ходили вдвоём, обвязавшись верёвкой. Да ещё мы привезли топоры и даже ствол упавшего дерева, который и рубили на дрова. Вечерами я устраивал концерты, юмористические вечера. Жаль, инструментов не было, сыграл бы что, а так без музыки не совсем то. Больше на юмор налегал, всё как-то легче пережидать было.
За время ненастья мы с генералом уже всё обговорили, успели обдумать и принять решение. Моя на первый взгляд немного бредовая идея нашла поддержку. Её доработали другие командиры, долго обсуждали, находя слабые места, и приняли как план к действию. Двигаться на санях к передовой, по- моему, не стоит, слишком опасно, да и мало их. А по-наглому совершить налёт на ферму, так, чтобы со стороны это не сразу прочухали, за день на захваченных машинах сделать рывок к передовой и ночью перейти линию фронта. План, на мой взгляд, вполне рабочий, да и другие так же считали. Поэтому, когда к вечеру понедельника вьюга начала стихать, мы вшестером собрались, а у нас только шесть пар лыж было, тоже трофеи с полицаев, и, вооружившись, направились к ферме, приступив к исполнению плана. Надеюсь, моряк не оплошает и выведет сани с остальными куда нужно.
Двигался я вторым, иногда приходилось менять ведущего другим лыжником, чтобы первопроходец отдыхал. Примерно треть пути мы просто пробежали по льду реки. Из-за того, что после бурана все дороги были задуты, план претерпел небольшие изменения. К передовой шла одна крупная автомагистраль, так что, думаю, пока мы всю ночь двигались, немцы занимались её расчисткой, и мы решили ею воспользоваться. Добрались до фермы мы ближе к рассвету.
Я снял из своей винтовки часового, сделал это, намотав на ствол специально приготовленное старое одеяло. Звук был приглушён, вроде небольшого хлопка. Работники и охрана жили рядом в сторожке, и мы сначала нейтрализовали полицаев, закидав их гранатами и добив штыками, потом пересчитали работников. Те сами вытолкнули из своей толпы двоих, активно сотрудничавших с немцами и выполнявших роль надсмотрщиков. Они последовали за полицаями, предателей командиры не жалели. Два русских парня, бывшие красноармейцы, попавшие летом в окружение, стали помогать приводить машины в порядок, они были водителями. От них мы узнали, что дороги действительно чистились, на ферме был свой трактор, из трофеев, его ещё утром забрали, тракторист из наших, русских, и он где-то на трассе занимался расчисткой. Два командира остались для присмотра, а мы пробежали на лыжах около километра, где на берегу небольшого озера стоял бывший санаторий, вот уже как два месяца принадлежавший немецкому армейскому чину. То есть его резиденция, можно сказать. Захват произошёл тихо. Я так же издалека снял часового, ходившего по колоннаде с карабином на плече, а потом мы зачистили особняк. В некоторых помещениях ещё шли отделочные работы, но правое крыло было жилым. Кстати, одна женщина из русской прислуги показала, где стоит генератор, и мы его запустили. Да будет свет!
– Похоже, этот немецкий полковник несколько наших музеев обворовал, – пробормотал я, шокированный увиденным.
– Пусто. Всё осмотрели, – входя в большую залу, сказал полковник. – Ого!
– Это да…
Тут я рассмотрел у шкафа новенький аккордеон, будто только из магазина, и рванул к нему, восхищённо разглядывая. Инструмент был в идеальном состоянии, и я попробовал наиграть, накинув ремни. Получилось неплохо, но требовалась тренировка, ничего, займусь и этим. Тут же нашёлся и футляр, так что я убрал аккордеон и поставил в сторонку:
– Трофей.
Командиры знали, какое это сладкое чувство, и стали обходить зал, с интересом всё разглядывая, а взять было что. Я увидел большой фарфоровый столовый сервиз на двенадцать персон, девяносто предметов. Женщина, что нас сопровождала, пояснила:
– Это личный подарок самого Гитлера нашему хозяину. Он им очень гордится. Не дай бог разбить хоть один предмет, насмерть запорет.
