У Магнуса таким другом была Люция. В те времена, когда она еще могла смотреть на него без отвращения.
Стоило вспомнить о ней, и в груди возникла глухая боль.
При всем том окружающий мир как будто сделался острее и ярче, а в мыслях стала воцаряться некая легкость. Пелсийское вино было очень крепким, опьянение наступало уже после одного маленького стакана.
А вот Клео любила вино. Он сам видел, сколько она выпила в день их венчания. И позже, во время поездки. Может, только вино и помогло ей продержаться, приглушив боль от необходимости находиться подле человека, столь ей ненавистного.
Эрон смотрел на принца Магнуса снизу вверх.
– Самое первое королевское поручение всего более тяготит мою душу…
– Расскажи мне.
– Король взял с меня клятву молчать. – Эрон отвел взгляд, стискивая пальцами стакан.
– Дай я угадаю, о чем он тебя попросил? Если я не ошибусь, обещаю тебя простить.
– В самом деле? – Во взгляде Эрона засветилась надежда.
– В самом деле. Я у тебя как-никак невесту увел. Получается, за мной должок.
– Что ж, угадывай, – сказал Эрон, обдумав услышанное. – Только я сомневаюсь, что ты и впрямь догадаешься.
Магнус кивнул. Потом нагнулся, поднял кинжал, брошенный Эроном наземь, и положил между ними на стол. Самоцветы на рукояти переливались, отражая огоньки свечей. Волнистое лезвие было еще липким от сока сладкого персика.
Эрон уставился на драгоценное оружие, словно впервые увидев его.
– Твой кинжал? – тихо спросил Магнус.
Эрон явно заколебался, но потом все же ответил:
– Да, мой.
– Он удивительным образом напоминает тот, которым закололи королеву. Кинжал был уликой, побудившей моего отца обвинить главаря мятежников. Я думал, он один такой, но у тебя, вижу, имеется его брат-близнец. Сколько вообще существует таких кинжалов, государь Эрон?
Тот смотрел на принца, плотно сдвинув брови.
– Уверяю вас, – сказал он, – тому есть причина.
– Ты не ответил на мой вопрос. Сколько на свете кинжалов, вот так изукрашенных самоцветами? Всего два? Одним, значит, мятежник убил мою мать, а второй находится в твоем личном собрании? А может, их целых три, Эрон? Если я когда-нибудь разыщу Йонаса Агеллона, увижу ли я при нем клинок, оставленный тобой в горле его старшего брата?
В шатре сделалось заметно холоднее. Или это кровь в жилах принца остывала с каждым произнесенным словом?
Государь Эрон, может, и удостоился звания королевского вассала, но искусным рыцарем это его не делало. Опытным бойцом он не являлся. И даже солгать о чем-то столь важном толком не мог. Он был просто мальчишкой с пустопорожними притязаниями на величие – и способностью легко проливать кровь, когда находил это полезным.
На его лбу выступил пот, куда более красноречивый, по мнению Магнуса, чем все на свете слова.
– Я кое-что заподозрил, – продолжал принц, – еще в тот момент, когда ты расправился с пленником. Но это был, скажем так, просто шепоток в глубине моего сознания. Ты не хотел, чтобы Брайон Раденос продолжал говорить, ведь тогда я, чего доброго, мог убедиться, что Йонас непричастен к убийству моей матери. Ибо он непричастен к нему. Это ты убил ее, государь Эрон. И сделал ты это по приказу моего отца.
Брошенное обвинение оставило горький привкус во рту, но Магнус сам чувствовал правдивость своих слов.
Эрон разглядывал кинжал, избегая смотреть Магнусу в глаза.
– Она была обманщицей, – проговорил он. – Она всячески старалась не допустить полной победы и торжества короля. Разговаривая со мной, он назвал ее женщиной с холодным сердцем, не способной любить даже собственных детей. Ее нужно было остановить, пока она не уничтожила его. Не уничтожила вообще все…
– И ты согласился стать ее убийцей.
– Да. С королем ведь не спорят.
– Не спорят, если дорожат своей жизнью, – кивнул Магнус. Испустил долгий вздох и постарался привести мысли в порядок, стряхивая легкое опьянение. Потом положил кинжал обратно на стол. – Веришь или нет, я тебя понимаю. Мой отец вынуждает людей творить такое, с чем они на самом деле не согласны. Он использует их для своих собственных целей. И очень успешно.
Даже его самого. Своего сына.
– Ты сказал, что простишь меня, – напряженным голосом произнес Эрон.
– Верно, сказал. Но разве можно простить убийцу матери?
И, обнажив меч, он направил его на юношу.
