случившегося за последнее время это показалось не самой большой странностью.
— Отпусти, ребенок! Задушишь же, — мягко улыбнулась Нина.
— Ну и пусть, — фыркнула Алина. — Я тебя мысленно уже похоронила и оплакала, так что теперь с чистой совестью могу и задушить. Как ты вообще могла так поступить?
— Да как-то так получилось. — Нина многозначительно пожала плечами.
— Полосатый, ты неисправим! — тем временем отчитывал Ракуна парнишка. — Его все ищут, а он с бабой где-то уединился. Это вообще нормально?
— Да правда не целовались. Вот. — Магос продемонстрировал на ладони крупную рыбью чешуйку. — Одна осталась, последняя. Нас взрывом в пруд снесло. Сверху какие-то балки горящие падали, всплывать опасно было. Ну, мы решили под водой переждать, пока не утихнет, а дышать-то надо. Ты когда-нибудь пытался дышать вдвоем через одну чешуйку? То еще извращение!
— Как вы вообще в этот пруд попали? Он же с другой стороны дома!
— Через черный ход.
Алина вспомнила о втором выходе из ритуального зала. Да, тот путь был намного короче, но…
— А если бы он оказался совсем завален? Или дверь была бы заперта?
— Да ладно, нормально же все получилось, — легкомысленно махнул рукой магос.
— Живучая скотина! — озвучил общую мысль рыжий, вернувшийся от медицинских машин и успевший услышать окончание разговора. — Только зачем женщину в свои подвиги впутывать?
Вместо ответа Ракун побледнел и, потеряв равновесие, шатнулся вперед. Тяжело оперся о капот, постоял так немного, подумал, сполз ниже и уселся прямо на землю.
— Скопище инвалидов, — прокомментировал пацан. — Я на вашем фоне себя самым здоровым чувствую.
— Это можно исправить. Хочешь, ногу сломаю? — ехидно предложил магос, но почти сразу же сменил тон на жалобный: — Пить есть?
В руки ему немедленно впихнули вторую кружку. Ракун, не глядя, сделал большой глоток и, закашлявшись, тут же выплюнул половину.
— Силь, ну какого черта? Почему долбаный кофе?
— Потому что, — веско ответил пацан. И под его суровым взглядом магос, давясь и морщась, выпил все, что было.
Некоторое время вокруг стояла тишина. Спокойная, умиротворенная, практически семейная. Так бывает, когда родственники собираются за столом, обмениваются новостями, обсуждают последние события — и вдруг замолкают, не потому, что не о чем говорить, а просто потому, что все прекрасно понимают друг друга без слов.
И то, что в роли стола выступал капот грузовика, а некоторым «родственникам» друг друга даже не представили, ситуации нисколько не мешало.
Пока парень, которого назвали Силем, не решил вслух подвести итоги:
— Итак, что у нас есть… Разрушенный особняк Герберта Тивасара, в недрах которого, предположительно, скрывается труп Герберта Тивасара. Плюс сбежавшая жена Герберта Тивасара. Плюс проводимые ими многочисленные противоправные действия и незаконные операции с чужими камнями, одна из которых повлекла за собой взрыв. И ни одного доказательства виновности, кроме свидетельств очевидцев, большая часть из которых проникла в особняк нелегально. Причем двое из них творили такое, что после первого же официального допроса их выпрут за пятый виток, а то и дальше. И это если в живых оставят.
Алина испуганно заморгала. Это он про нее и дядюшку? Про их способности? Но она же хотела как лучше, людей спасала!
Нина тихонько приобняла племянницу за плечи. Стало легче, но ненамного.
— Замнут, думаешь? — поморщился рыжий, доставая сигару.
— Почти наверняка. Если внезапно не всплывут какие-нибудь неопровержимые доказательства. Документы там или записи…
— Но ведь есть же булавка! — вспомнила Алина. — Подождите, я сейчас вернусь!
И умчалась раньше, чем кто-то успел ее остановить.
Осталось только вспомнить, где именно она закопала миниатюрную прослушку, и понадеяться, что в это место не рухнул какой-нибудь из обломков взорвавшегося дома.
Нина по привычке хотела рвануть следом, чтобы проследить за неугомонным ребенком, но ограничилась тем, что проводила Алину взглядом до распахнутых ворот особняка. В конце концов, что этому ребенку сделается, если он благополучно пережил похищение и взрыв, чувствовал себя явно лучше окружающих, да и, честно говоря, ребенком-то уже не был.
У одного из стоящих неподалеку белых фургонов с лязгом распахнулась дверь, и наружу выбрался помятый и обильно перебинтованный Долан. Кто-то сердобольный одолжил ему рубашку, но она оказалась милиту явно маловата, даже на груди не сходилась, поэтому не столько скрывала многочисленные повязки, сколько привлекала к ним внимание.
