— Не, Хильда добрая и всех любит. — Ракун махнул рукой, приглашая следовать за ним. Нераспакованные коробки так и остались в беспорядке валяться по полу. — Только зачем тебе кофе, на ночь глядя, женщина?
— Заснуть не могу, — вздохнула Нина.
Магос удивленно поднял брови. Если в этом заявлении и была логика, то от него она упорно ускользала. Обычно люди пьют кофе, чтобы не спать, а не чтобы заснуть. С другой стороны, тот факт, что люди вообще пьют кофе, Ракуна удивлял не меньше. Если в детстве он эту гадость просто не любил, то после некоторых событий даже запах выносил с трудом.
Поэтому до кухни он Нину проводил, единственной местной кухарке с рук на руки сдал — и позорно сбежал, не дожидаясь начала кулинарного священнодейства, только бросил на прощанье:
— Обратно сама доберешься? А то у меня еще дела есть.
Нина кивнула. Кухня оказалась совсем рядом со столовой, а дорогу оттуда она уже практически выучила.
— Хороший мальчик, только непутевый, — вздохнула кухарка Хильда, провожая магоса взглядом.
На вид она была типичной доброй старушкой: полноватая, опрятная, с седыми волосами, забранными в тугой пучок. А еще от нее вкусно и по- домашнему пахло сдобным тестом. На мгновение Нина почувствовала себя ребенком в гостях у бабушки. Ощущение странное, потому что собственную бабушку она никогда в жизни не видела и, соответственно, в гости к ней попасть не могла.
— Вы давно его знаете? — не удержавшись от любопытства, спросила Нина, пока кухарка доставала из шкафчиков все необходимое.
— Да, считайте, с детства. Как пришел однажды с молодым хозяином, так почти на месяц тут поселился. Лет пятнадцать ему тогда было. Старый лис поворчал, конечно, но разрешил — не выгонять же ребенка на улицу. Кто ж знал, что его по всему Истоку в это время искали с собаками и арфактумами. Когда брат за ним явился, я думала, он его прямо здесь прибьет, но нет, обошлось. За уши оттрепал только. Такой серьезный был парень, обстоятельный… пусть покоится с миром… — Старушка вздохнула. — А этот прохиндей — вечно в синяках, как беспризорник какой. Я думала, с возрастом остепенится, как камень получит, да куда там! Сколько раз сюда приходил весь побитый, в рванье каком-то… Ох, вспомнить страшно! И нашего лисенка вечно во что-то втягивал. А уж когда они малыша притащили…
Хильда резко замолчала, сообразив, что заболталась. Выставила на стол большую турку, банку с кофе, сахар и специи и отошла в сторонку, чтобы не мешать Нине, но та увлеклась разговором больше, чем кулинарией.
Словоохотливая кухарка оказалась отличным источником информации, она явно не хуже хозяина знала обо всем, что происходило в доме. Не зря же говорят, что слуги всегда в курсе всех событий.
— Малыш — это Силь? — осторожно уточнила Нина.
— Ну да, — кивнула старушка. Желание поделиться воспоминаниями оказалось сильнее необходимости сохранить тайну. — Он и сейчас-то хорошенький, а тогда еще милее был: глазищи, кудряшки. Я сперва не разглядела, подумала даже, что эти два балбеса девчонку приволокли. На руках ведь принесли, он весь в крови был, ходить не мог, говорить не хотел, ото всех шарахался. Ничего, выходили, прижился, несколько лет тут прожил. Старый хозяин все ругался: не дом, мол, а приют для сирых и убогих. Но мальчишек он любил, как своих, уж я-то знаю. Так и повелось, что если им помощь нужна — первым делом сюда бегут. И сейчас вот опять: малыш болеет, отлеживается, а Эллерт… вам там виднее, что стряслось.
Нина чуть кофе мимо турки не сыпанула.
— Эллерт — это Ракун?
— Ну да. Ой, вы не знали разве? — всплеснула руками кухарка.
— Он никогда имя не называл.
— Так и это не имя, а фамилия. А имя он никому не говорит, упрямец. Хотя мальчишки-то наверняка знают. Они все друг о друге знают. — Хильда сокрушенно вздохнула. Видимо, ей и самой было интересно. — Вы не думайте, что я такая болтушка. Фамилию-то он не скрывает. А про малыша рассказала только потому, что вы и так его видели. А чужим бы я никогда, будьте уверены. Уж сколько лет тут работаю — и никому ни полслова. И вам того же советую.
С точки зрения Нины, лучший способ не выболтать ненароком какую-нибудь тайну — вовсе ее не знать, поэтому она изо всех сил старалась умерить свое любопытство. Но некоторые моменты очень уж терзали.
— А почему Лисар и Силь его полосатым называют?
Старушка хихикнула в кулак:
— Да его все теперь так зовут. Это наш дошутился. Они вечно так развлекались — то ботинки к полу прибьют, то перца в суп подсыплют. Дети, что с них взять. Ну и лисенок наш как-то подкараулил во сне Эллерта да изрисовал ему все лицо. Хотел енота изобразить, но получился тигр какой-то. А краска ядреная попалась, никак отмываться не хотела, так он полосатый и ходил. Ну, походил бы недельку, не развалился, но ему как раз надо было в Исток ехать да в наследство вступать. Ух, как они эту краску сдирали, все втроем, вместе с кожей. В итоге так он и поехал: местами крашеный, местами ободранный. Очень злился, конечно. Напоследок лисенку замочную скважину смолой залил, дверь выламывать пришлось.
Кухарка снова хихикнула. Нина представила себе раскрашенную физиономию Ракуна — и тоже не удержалась от улыбки. И едва успела снять с огня
