Вариант два. Поскольку роль сумасшедшего или мошенника меня не устраивает, остается признаться вчистую. Да только… Нет, не вчистую! Я внимательно оглядываю лица напротив. Ощущение, что стою перед судом. Так, наверное, и есть. Во всяком случае, судьба моя сейчас в руках этих господ, у которых свои планы. А что, если… От пришедшей в голову мысли меня бросает в жар. А что, если, Слава, попытаться сыграть на их интересах? Сыграл ведь ты на амбициозности Линевича, спровоцировав наступление в Маньчжурии? Которого не должно было быть! И оно сейчас идет полным ходом, это самое наступление! Допустим, ты из будущего и придерживаешься этой легенды. Допустим, поведаешь им или выдумаешь ту информацию, которая их устроит… Мой внутренний оппонент немедленно возмущается:
«А КАКАЯ их устроит? Ты ведь о них толком ничегошеньки не знаешь!»
Оппонент прав. Но… Ни на каторгу, ни в петлю чертовски не хочется.
«А это мы попробуем выяснить в процессе разговора, любезнейший… — мысленно парирую я сам себе. — Учись уже импровизировать! При необходимости — ври! Главное, не завирайся и помни, что это не те люди, которые тебе нужны. Они — совсем не Мищенки. И раз уж на тебя свалился крест попаданца, влияющего на судьбы Родины, неси его до последнего! Держи ухо востро, шевели мозгами. Зная Рожественского и его самолюбие, не думаю, чтобы он рассказал им слишком много. И выложенное им — сто процентов не противоречит его интересам. Зуб даю! Все, поехали, зрители ждут!»
— Поведать о том, как я сюда попал? — впервые за все время открываю я рот.
— Именно, милейший. Мы все в нетерпении! — Князь Михалыч нетерпеливо постукивает по столу золоченым пером.
Ну и ладно. Я откашливаюсь.
— Катаясь на прогулочном катере близ берегов Вьетнама… — начинаю я.
— Аннама? — немедленно перебивает Алексеев.
— У нас он называется Вьетнам!
Экий ты… Умный.
— Евгений Иванович, давайте же послушаем господина!.. — с недовольством хмурится великий князь. — Продолжайте, мы все внимание!
— Так вот, случайно выпав за борт катера…
Монотонным голосом я бубню о попадании на «Суворов». После чего, опуская подробности и исподтишка наблюдая за слушателями (а особенно за напрягшимся Рожественским), внятно излагаю, как и без того выигранное Россией Корейское сражение (на этих словах адмирал заметно расслабляется) прошло немного лучше благодаря моим скромным воспоминаниям…
— …Таким образом, потери японцев состоялись несколько бомльшими, чем это было в действительности… — При этих словах я замираю. Попал, не попал?
Попал. Адмирал-победитель с гордым видом оглядывает окружающих. Мол, что я вам говорил?
Яркий луч солнца пробивается сквозь запыленное окно кабинета номер один Морского собрания Владивостока. Попадая на золотой эполет наместника Алексеева, отражаясь от него и отсвечивая мне прямиком в глаза. Хороший, светлый знак! Ведь если я сейчас попал в точку и Рожественский сияет, как начищенный самовар, то… То это значит, письма моего он этим господам не показывал! Потому что в моем ему письме, я это точно помню, было упомянуто о Цусимском, несостоявшемся разгроме. И это значит… Что у меня развязаны руки. То есть язык.
Не знаю, подстраховала меня тогда судьба, когда я писал на корабле те строки, или так вышло случайно, но теперь ясно одно: адмирал будет молчать о нем, аки рыба. И в какой-то степени сейчас даже на моей стороне (расскажи я о том, что случилось в реальности, тому бы точно не поздоровилось). А ты ведь рисковал, адмирал. Вдруг я изложил бы все так, как знаю? Тогда зачем ты все разболтал, с какой целью? Пока нет ответа. Но, очевидно, скоро появится.
Наместник и князь переглядываются между собой, причем князь кивает тому. Едва заметно, но я все же замечаю.
Пора, впрочем, брать ситуацию в свои руки. Надо, чтобы ребята мне всерьез доверяли. Во всяком случае, главный из них. Сражение, адмирал, это все понятно, но… Что я могу предложить тебе, твое высочество? Для доверия? О чем можешь знать только ты и не могут, к примеру, они?.. Внезапно меня осеняет. Ну, получай гранату, фашист.
— Ваше высочество, позвольте сообщить вам то, о чем наверняка не знает никто? За исключением, возможно, вас?
Лица всей троицы вытягиваются. Особливо «высочества» — явно не ожидал инициативы. То ли еще будет, ребята!
Рожественский и Алексеев молча проглатывают пощечину. Чуть помедлив, князь подымается из-за стола, неспешно двигаясь в мою сторону. Меня обволакивает странным запахом наверняка очень изысканного одеколона того времени. Но только не для меня — парфюмерия князя напоминает мне первую пользованную после бритья в моем отрочестве. То есть наидешевейший «Шипр».
— Скажу вам на ухо… — Тот явно опасается, останавливаясь в метре. Ну же, ты ведь не трус? Давай ближе!
Когда князь все-таки подходит вплотную, я нагибаюсь к его уху (тот ниже на целую голову):
— У цесаревича Алексея диагностировано тяжелейшее заболевание… — Чуть помолчав, я по слогам выговариваю название: — Гемофилия, ваше высочество.
Сказать, что тот вздрогнул, — не сказать ничего. Скорее, отскочил, как от змеи. Что, опять попал?
