Энтузиазм девушки не пропал, даже когда они переступили порог грязной лавки Рихтэи. Распластанное на столе бледное тело банши словно излучало мистический тусклый свет. Грудь пациентки едва заметно поднималась. Рана была зашита, но из шеи и рук все еще торчали трубочки, которые вели к телу уродливого слизняка, лежащего в ногах Мьюл. К горлу инквизитора мгновенно подступила тошнота, зато его компаньонка с нескрываемым интересом рассматривала все вокруг.
— Поразительно! Это гигантский брюхоногий моллюск. У них есть кровеносная система, через нее прогоняется кровь и таким образом очищается. Я читала об этом у одного из стариков-клиентов. Здоровья мужчины не хватало на оплаченную ночь: он ложился спать, а я проводила время в его библиотеке!
— Какая грамотная блудница, — прохрипела Рихтиэ, выныривая из подсобного помещения с новой улиткой. — Форсворд, а не охренел ли ты, приводя сюда ее? Тут тебе что, публичный дом?
Девушка не смутилась и с вызовом смотрела на знахарку.
— Господин инквизитор сказал, что вы возьмете меня в помощницы, — заявила Сэйма, прежде чем Синд успел открыть рот.
Лицо старухи перекосило от жуткой гримасы. Она громко и мерзко расхохоталась, и лежащая без движения Мьюл слегка вздрогнула.
Все сразу же замолчали и уставились на банши.
— Реагирует на шум. Хорошо, — проскрипела Рихтэи и подошла к столу. Она отсоединила набухшую улитку и выбросила ее в мусорное ведро, а затем подключила новую.
Синд с замиранием сердца наблюдал за вытекающей из трубочек алой жидкостью, и гадал, не умрет ли Мьюл от потери крови.
— С чего ты вообще взял, что мне нужна помощница? — Форсворд хотел было ответить, но знахарка осекла его движением руки. — Это риторический вопрос. Мне тут никого не надо.
— Рихтэи, ты уже немолода. Твоя лавка превратилась в жалкую дыру. Драгоценные знания, которыми ты владеешь, рискуют умереть вместе с тобой. Это очень эгоистично — не поделиться ими с ученицей.
Знахарка не обиделась на слова Синда о своей старости. Она уже давно чувствовала слабость и одиночество и действительно подумывала о помощнике. Но предательство супруга до сих пор мешало ей поверить в людей, и она никого к себе не подпускала.
— Ты уже за нее заплатил? — Рихтэи сменила тему.
— Нет, госпожу Сэйму мне предложили бесплатно, — Синду было неприятно говорить о девушке в третьем лице.
— Госпожу? — старуха подавила смешок. — Проверим, какая группа крови у госпожи. Может, как донор сгодится. Чую, демоница не протянет до утра без переливания. Идите-ка сюда, го-спо-жа, — издевалась старуха.
Сэйма, привыкшая к каждодневным унижениям, совершенно не выглядела обиженной, а смело подошла к Рихтэи.
— Руку, — властно потребовала знахарка.
Едва Сэйма протянула ладонь, как старуха вонзила острую иглу в ее безымянный палец. Девушка вскрикнула от неожиданности, но отдернуть руку не смогла, старуха цепко держала ее за кисть, а затем слизала появившуюся каплю крови и нахмурилась.
— Вот оно как, — знахарка причмокивала губами, все еще смакуя непривычный вкус. — Сколько раз ты лечилась от срамных болезней у целителей?
— Ни разу. — Сэйма потирала руку, которую старуха чуть ей не вывихнула.
— А болела?
— Да, — опустила глаза девушка.
— Значит, само проходило? — улыбка знахарки стала шире.
— Само, — подтвердила куртизанка.
— Сколько тебе не хватает до откупа? — Рихтэи с неподдельным интересом смотрела на необычную гостью.
— Четыре тысячи кайтинов, — прошептала Сэйма.
— Всего-то? Форсворд, сколько у тебя с собой? — небрежно поинтересовалась владелица лавки.
— Шестьсот сорок. Потратил часть на твой заказ, — Синд достал мешочек заморской травы для курения.
— Давай сюда, — женщина протянула морщинистую ладонь инквизитору, — и деньги тоже выкладывай. — Рихтэи деловито сунула авенлийский табак в один из карманов.
— А что происходит? — Сэйма не на шутку удивилась перемене в отношении грубой знахарки. — Что такого в моей крови?
Рихтэи задумалась, словно не решалась озвучить свою догадку вслух, покосилась на инквизитора, а затем на бездыханную банши.
— Родителей ты своих, конечно, не знаешь? — предположила она.
— Да, а разве это преступление? — Тема семьи была для девушки очень болезненной, потому что всякий раз, когда она пыталась вспомнить хоть что-то из своего далекого прошлого, перед глазами вставала непроницаемая стена. Словно не было ни детства, ни родных, а сама она появилась из ниоткуда.
