И расхохотались.
— Позволь спросить, — начал я. — В чем тебя обвинили?
Олсон взглянул на потолок, вытянув тощую, в морщинах шею, похожую на какой-то несъедобный экологически чистый овощ в магазине диетических продуктов.
— Меня обвинили и признали виновным в высказывании грубых непристойностей в адрес молодой женщины. Так называемая жертва была восемнадцати лет от роду, вместе со мной она участвовала в неформальной программе исследования. Пару лет я занимался эротическим оккультизмом. Начал с группой из десяти-двенадцати человек, потом она уменьшилась почти вполовину, знаешь, как это бывает, а под конец остались я да Мелисса. В общем, нам удалось продлить акт до бесконечности. К несчастью, она проболталась об этом подвиге своей мамаше, и та просто взбесилась и подняла шум на всю вселенную. В итоге полиция нравов Блумингтона взяла меня тепленького прямо в бесплатной служебной квартире и отвезла в участок.
Олсон снова взглянул на дверь.
— Индиана, оказывается, самый ханжеский штат в Америке.
— Ты сидел в тюрьме штата Индиана?
— Начал в Терре-Хот, затем перевели в Льюисбург, Пенсильвания. Через шесть месяцев отправили сюда, в Пекин, Иллинойс. Им доставляет удовольствие выбивать человека из равновесия. Но я могу заниматься своим делом в тюрьме с таким же успехом, как и в любом другом месте.
Прибыли кальмары. Мы взялись протыкать жареных моллюсков и отправлять в рот. Дон Олсон откинулся на спинку стула и застонал от удовольствия.
— Наконец-то нормальная еда! Тебе не понять.
Я согласился: мне не понять.
— Дело? Что за дело? Что можно делать в тюрьме?
— Общаться с заключенными. Учить по-другому думать о том, что они сделали и где оказались.
Олсон вновь принялся за еду, но объяснений не прервал. Кусочки кальмаров и теста иногда выскакивали у него изо рта. Взгляды на дверь словно расставляли знаки препинания в предложениях.
— Ну, что-то вроде социальной помощи.
— Социальной помощи.
— Плюс старые заклинания от порчи, — сказал Олсон, пошевелив растопыренными пальцами. — Пока не зашкварчит, стейка не продашь.
Эшли забрала тарелку Олсона, постаравшись не подходить близко к нему. Вернувшись с маленьким, но тяжело груженным подносом, она пустила по столу тарелки с изяществом крупье.
Олсон отхватил ножом кусок свиной отбивной и поднес ко рту.
— Ух, — сказал он, чуть пожевав, — обалдеть… Здесь ребята знают, как готовить свинью, ага.
Он перестал ухмыляться, проглотил.
— Когда мы все влюбились в Спенсера Мэллона, Минога была вместе с Гути, Ботиком и мной. А вот почему не было тебя, я никогда не понимал. С нами тебя не было, но ты наверняка слышал обо всем.
— Не обо всем, — сказал я. — Но я просил тебя прийти сюда не только поэтому.
Олсон дал знак официантке освежить напитки и еще разок взглянул на дверь.
— Я так думаю, ты тогда просто решил оставаться в стороне. А по сути, мне, во всяком случае, так запомнилось, тебе было страшно от всего, чем мы занимались.
— Я не видел смысла изображать из себя студента колледжа. Особенно Гути, бог ты мой. А от вашего «гуру» меня просто воротило.
Я смотрел, как Олсон ест. Потом разрезал гигантский гамбургер и откусил небольшой кусок от истекающей соком половинки.
— Мэллон наслал проклятие на всех вас, включая мою жену.
Олсон уставился на меня. Словно включили мощный аккумулятор, словно внезапно ожила статуя.
— Господи, да ты все еще ломаешь голову над этим. И все так же дрожишь от страха. — Он покачал головой, улыбаясь. — Ты в самом деле полагаешь, что существует разница между благословением и проклятием? Если так, ты очень меня удивишь.
— Брось, — сказал я, отчасти застигнутый врасплох его проницательностью. — Ты-то хоть не корми меня мэллоновской туфтой.
— Называй как хочешь, — сказал Олсон, переключая все внимание на свежую «Маргариту». — Но я б сказал, те же принципы разделяю и я. И Минога.
— Я же просил: Ли Труа.
— Как скажешь.
Я резал огромный гамбургер, не спуская глаз с Дона Олсона. Я пытался понять, как далеко он зашел.
— Ты попал в тюрьму из-за благословения Мэллона?
