поклоном. Но рыцарь продолжал сидеть и смаковать инжир, с какой-то насмешливой жалостью глядя на господина.
– Неважный у тебя вид, укротитель пеших драконов. Неужто юная Шатиса так заездила молодого льва, что он лишился сил?
– Что? – Леон как-то странно дернулся, его блуждающий взгляд наконец остановился на охранителе. – Не было ее. – Леон перевел взор на Кергелена. – Почему вчера Шатиса не явилась в мои покои?
Фатис пожал плечами.
– Простите, мой господин, но мне это неведомо. Я полагал, что она провела с вами первую ночь после нашего возвращения. Хотя и слышал, что ей нездоровится.
– Ее не было, – недовольно сказал Леон. – Выясни почему. И пусть сегодня она явится.
– Ты же слышал, – удивился сир Нордвуд, – ей нездоровится. Зачем девчонку мучить?
– Не собираюсь я ее мучить, – огрызнулся принц. – И возлежать с ней тоже. Просто пусть придет и безобидной беседой развеет мою скуку.
– Как угодно, мой господин, я все сделаю, – поклонился Фатис.
– Ступай сейчас же, – резко велел гринвельдский наследник.
– Как прикажете…
Еще один поклон, и раб удалился.
Не успел Леон присесть на скамейку, как тут же приложился к бутыли с вином, сделал несколько больших и жадных глотков. Сир Нордвуд пристально посмотрел на него.
– Ты что издерганный такой, принц? Случилось что?
Леон невидяще смотрел на гравий у себя под ногами и медлил с ответом. Ему словно не хотелось говорить. Но в то же время раздирающая изнутри тревога искала слушателя.
– Вторые сутки, как мы вернулись. А ее так и не увидел. Вижу какую-нибудь придворную девицу – и сердце проваливается в бездну. Первое мгновение мне кажется, что это Инара. Она мерещится мне всюду, и все-таки я ее не нахожу… Целую ночь провел на башне. Но она не вышла… Обиделась на что-то и наказывает? Но в чем я провинился? Это из-за тех висельников на охоте? Или из-за чего?
– О боги, – закрыл ладонью лицо сир Нордвуд. – Я же говорил, выкинь ее из головы. Надеялся, что хоть во время похода ее забудешь. А ты опять за свое, болван высокородный…
– Ничего ты не понимаешь! Я люблю ее!
– Тебе сколько лет, мальчик? Восемнадцать всего…
– Скоро девятнадцать!
– Тогда другое дело… – усмехнулся Харольд. – Кровь у тебя мальчишеская кипит. Мне лет немного, тридцать два только исполнилось. Но в мои годы тебе уже будет ясно, что любовь – она, как и юношеские прыщи, возрастной недуг. Но сейчас ради увлечения ты готов поставить под удар и себя, и наложницу эту, и все королевство в придачу.
– Это не увлечение, а настоящая любовь!
– И в чем же разница? Суть в том, что она, наложница твоя, недоступна. Недосягаема. У тебя была куча девиц в Гринвельде. Одна краше другой. Но ты получал их с легкостью. А к этой даже приблизиться не можешь. В этом все и дело. Стоит тебе повалить ее на ложе, и утром она тебе уже наскучит. Но ради этого ты совершишь преступление перед их империей и перед нашим королевством. Однако ты никак не желаешь этого понимать.
– Другого я от тебя ждал, благородный рыцарь. – Леон выделил слово «благородный».
– И чего же? Сочувствия? Ты его не получишь. А будь на моем месте твой отец или десница, всыпали бы они тебе как следует, и поделом.
– Ты что же, никогда не любил?
– В юном возрасте посещал сей недуг.
– И что?
– Теперь мне смешно вспоминать молодого Харри Нордвуда.
– Тебе меня не понять, – фыркнул Леон.
– Отчего же. Я даже понимаю, чего не понимаешь в себе ты. Оттого-то мне и смешно.
– Замолчи уже…
Леон не заметил, когда подошел Кристан Брекенридж. Он стоял какое-то время молча, слушая концовку странной беседы. Поняв, что его наконец заметили, сквайр вздохнул и заговорил с упреком:
– Руки Никки заживают. Спасибо, Леон, что спросил об этом…
– Чего? – Принц непонимающе уставился на оруженосца.
