имеешь права обманывать их. А тем более лишать жизни из-за каких-то цацек и денег. Теперь насчет Тейна. Он очень хорошо знал Сережу. Мой брат как- то оказал ему большую услугу, и Тейн был предан Сергею, как собака. Ко мне он тоже хорошо относится. Так что если возникнет форс-мажорная ситуация, Тейн встанет на мою сторону, Павлик. И когда полиция начнет задавать какие-то вопросы, он меня прикроет. Но это в том случае, если мы вернемся на берег.
— Мне уже все по хрену, — прошипел Павел. — Говори, что тебе надо. Развяжи меня или убей прямо здесь!
Веста погладила его по слипшимся от пота и грязи волосам.
— Бедный мальчик, — сочувственно произнесла она. — Я не собираюсь тебя убивать. Для начала я бы хотела, чтобы ты услышал кое-что. Хорошо?
Несмотря на абсурдность ситуации, Павел истерично хохотнул:
— У меня есть выбор?
Веста подмигнула ему, поднявшись на ноги.
— Умничка. Сейчас у тебя выбора нет. Но я надеюсь, что тебе понравится.
Она подошла к одной из настенных полок, на которой высился компактный музыкальный центр. Подключив его к сети, она нажала на клавишу воспроизведения. Спертый воздух каюты внезапно пронизали сочные звуки скрипки, к которым вскоре присоединились альты.
— Узнаешь? — спросила Веста. — Этим симфоническим оркестром дирижировал Сережа. Ты, кстати, в курсе, что непосредственной предшественницей скрипки была так называемая лира де браччо? Этот инструмент, как и скрипку, тоже держали у плеча…
— Конечно, знаю, — буркнул Павел, про себя проклиная не только скрипку, но и вообще все, что имеет отношение к музыке.
Тревожно, будто предвещая беду, зазвенели литавры.
Веста вернулась к дивану и снова уселась на пол, на этот раз не без труда скрестив свои пухлые ноги по-турецки.
— Ты знаешь, кто изобрел ноты, Павлик? — полюбопытствовала она.
— Нет, и знать не хочу, — сквозь зубы ответил тот, но Веста пропустила эти слова мимо ушей.
— Ранее, до их изобретения в средневековой Европе использовались особые знаки — невмы, — начала она. — Это всякие крючочки и черточки. Но так случилось, что в итальянском городе Ареццо жил музыкант-монах по имени Гвидо. У него был необыкновеный голос, и он преподавал музыку. В Ареццо был монастырь, где Гвидо занимался с хором юношей — он учил их церковному пению. Занятия проходили ежедневно, начинаясь с распевки. А распевкой им служил «Гимн святому Иоанну». Можно сказать, этот гимн — самая важная песня в истории музыки. Ведь именно он положил начало нотам.
— Веста, завязывай…
— Не перебивай меня! — резко оборвала она Павла, и тот умолк с затравленным видом.
«Ладно, мразь. Дай мне только освободиться. За каждое твое слово я буду вырезать из тебя паззл!» — в бессильной злобе подумал он.
— …прошло десять веков, но ничего не изменилось — нот всего семь, — вновь заговорила Веста. — Представляешь? Всего семь нот, а сколько было создано за много веков шедевров в музыкальном мире! Тебе известны такие термины, как диез, бемоль, октавы, альтерация?
Павел тяжело вздохнул, театрально закатив глаза.
— Ты ведешь себя некультурно, — заметила Веста. — Даже если тебе неинтересно, ты не должен показывать это рассказчику. Ладно, не буду тебя мучать и плавно перейду к другой истории. Итак. Ее мне рассказал Сережа, мой любимый брат. Она об одном мальчике, который обожал музыку. Однажды, в далеких семидесятых годах он приехал со своими родителями на море в Новороссийск. Ему было семь лет, но он уже был вполне самостоятельным мальчиком. Папа дал ему три рубля со словами:
«Это тебе на карманные расходы. Распорядись ими, как считаешь нужным».
Они пошли на прогулку в город, и так случилось, что мальчик отстал от родителей — засмотрелся на ракушки и засушеных крабов, которых продавали на местном рынке. А потом пошел в другую сторону, но родителей там не было. В общем, он потерялся. Сначала он сильно испугался и несколько минут бегал по рядам, выискивая папу с мамой. Из его глаз уже были готовы хлынуть слезы, как он увидел нечто, что заставило его мгновенно забыть обо всем на свете. В последних рядах рынка за небольшим столиком сидел горбатый старик. Перед ним на столике стояла странная конструкция, напоминающая широкий турник, только в пять раз меньше. С поперечной перекладины на веревочках висели стеклянные колбочки каплевидной формы. Думаю, нечто похожее ты видел на уроках химии. Да, Павлик?
Павел открыл рот, чтобы ответить колкостью, но в последний момент решил промолчать. Незачем давать Весте лишний повод для психоза.
— В этих сосудах бились бабочки, — продолжила Веста. — Живые, красивые бабочки. А старик играл на них, точнее, не на них, конечно, а на колбах, с помощью крошечных молоточков. Ты, наверное, помнишь детский ксилофон? Когда я была маленькой, мне давали играть на этом инструменте в детском саду. Так вот, звук был точно таким же!
Мальчик стоял как завороженный, не в силах отвести взгляд. Примечательно то, что рядом никого не было. Проходящие мимо люди на мгновение
