притормаживали, но, разглядев, что за стеклом колб трепыхаются бабочки, тут же прибавляли шаг, недовольно бурча. А мальчик стоял и смотрел, затаив дыхание. Очень быстро внутренняя поверхность сосудов помутнела из-за размазанной пыльцы, оставленной крылышками. Вскоре одна бабочка упала бездыханной на дно колбы. Но горбун все равно продолжал играть. Он играл долго. И за все время к его столику никто не подошел, лишь одна тетка возмущенно крикнула, что пожалуется на старика, обозвав его живодером.
Умерла еще одна бабочка. Третья, изнуренная от бесплодных попыток освободиться, просто сидела на дне своей стеклянной тюрьмы. Она вздрагивала лишь тогда, когда в колбу ударял молоточек… А ударял он очень часто. Остальные продолжали трепыхаться, размазывая по стеклу пыльцу.
Наконец старик остановился, а мальчик совершенно случайно обратил внимание на старую засаленную кепку на асфальте. В ней не было денег, но мальчик почему-то сразу понял, для чего предназначен этот не слишком чистый головной убор. Не раздумывая, он вытащил из кармашка своих шортиков три рубля и аккуратно положил их в кепку.
Старик подмигнул ему.
«Понравилось?» — спросил он. Голос у него был хриплый и дребезжащий, словно от ржавой трубы, которую волокут на свалку.
Мальчик кивнул. Неповторимо-сладостный звук все еще откликался хрустальным звоном в его голове. Он был потрясен до глубины души. Сочетание этого божественного звучания с трепещущими бабочками произвели на мальчика неизгладимое впечатление.
«Это все… из-за бабочек?» — тихо спросил он.
Горбун засмеялся, обнажая сточенные пеньки зубов:
«Да. Иначе звук будет другим».
Кряхтя, он вылез из-за столика, и, нагнувшись, поднял кепку, ловко выхватив из нее трешку.
«Хочешь, приходи ко мне, — предложил старик, даже не поблагодарив мальчика. А ведь три рубля в советские времена были неплохими деньгами!
«У меня маленький домик неподалеку от лодочной станции, — сообщил старик. — Я покажу тебе тоже самое, только с рыбками. Ты думаешь, что, когда внутри вода, все склянки будут звучать одинаково?»
Он вновь рассмеялся, сухим и рваным смехом.
«Если ты так считаешь, ты глубоко заблуждаешься. У каждой из них — свой звук. Сочность и неповторимость звука дает не стекляшка. И не этот молоток».
Старик помахал перед лицом замершего мальчика молоточком, словно тот был непроходимым тупицей и не понял бы, о чем идет речь.
«Хочешь узнать секрет? Может быть, ты станешь великим музыкантом, — вполголоса произнес он. — Но уже сейчас ты должен запомнить одну вещь. Настоящий звук получается с помощью живой души. Понял? Живое делает звук живым, — прошептал старик, приблизив свое выцветше-морщинистое лицо к пареньку. На него пахнуло чем-то прогорклым и затхлым.
«Так-то. А знаешь, какой получается звук, когда внутри светлячки? Особенно ночью? Не поверишь! Такой красоты ты никогда не видел!»
Старик хотел сказать что-то еще, но тут неожиданно появился милиционер, из-за его плеча выглядывала та самая тетка, которая обещала пожаловаться на горбуна… Мальчик, предчувствуя беду, незаметно отошел в сторону.
Так и случилось. Милиционер куда-то увел растерявшегося старика, и больше мальчик его не видел.
(…приходи ко мне!..)
(… я покажу тебе то же самое… только с рыбками!..)
(…какой получается звук, когда внутри светлячки!..)
Паренек вновь и вновь прокручивал в своей памяти фразы странного горбуна. При этом и думать забыл о том, что его давно ищут…
Встревоженные родители нашли его спустя час. Вместо того чтобы с радостными воплями кинуться на шею папе с мамой, он лишь таинственно улыбнулся.
В эту ночь ему снились бабочки, и они были громадными. Тяжело хлопая гигантскими крыльями, они парили по кругу в его комнате, и после каждого взмаха на кровать мальчика летели брызги крови.
Он помнил о словах старика насчет домика возле лодочной станции. Под надуманным предлогом ему удалось уговорить папу разыскать пресловутую станцию. Неподалеку от нее действительно стояла дышавшая на ладан развалюха, которую назвать домом можно было с большой натяжкой. К разочарованию мальчика, хибара была заперта на замок.
Не было старика и на рынке, хотя мальчик почти каждый день уговаривал родителей заглянуть туда, чтобы купить фруктов или орешков…
Веста замолчала, слегка наклонив голову в сторону колонок, из которых внезапно зазвучала виолончель.
— Не поверишь, но люди на концертах Сережи сходили с ума. Они рыдали, не в силах сдерживать слез, — мечтательно проговорила она. — Некоторые теряли сознание. Никто не оставался равнодушным, когда играл оркестр под его дирижированием. А когда он играл на виолончели… душа рвалась наружу! Наружу, как птица, долгое время запертая к тесной клетке!
