Одуванчик бросает кота. Как плюшевого, без пиетета и почтения. Так, словно Васявася и сам не способен учуять запах жратвы. Тот мягко приземляется, оглядывается на старуху, презрительно оценивает ужин и утекает в высокую траву вокруг детской площадки.
Одуванчика такой поворот событий не устраивает. С недоброй гримасой на лице она отлавливает хвостатого и снова швыряет к мискам. Теперь кот удирает с утроенной скоростью, а Одуванчик смотрит ему вслед с гримасой разочарования и злости. Происходящее настолько напоминает декорации к готовящемуся безумию (причем неважно чьему: моему, бабкиному, кошкиному или общему, витающему в перегретом летнем воздухе), что я спешно тушу сигарету и задергиваю штору…
Сегодня в семь, едва я пришла с работы, перед подъездом меня поджидала Людмила Павловна. Невозмутимая, словно и не было тяжкого воскресного разговора. Поздоровавшись, она вручила мне пакет с мороженой курицей. Не принимая возражений и робких «не умею разделывать».
— Что там уметь-то? — нахмурилась женщина. — Поешь, натуральное.
Милостиво кивнула, отирая пальцы о платье. И доверительно добавила, подтвердив догадку, что бабки на лавке старательно заглядывают в мои магазинные пакеты:
— Ты, Ирка, дрянью всякой питаешься. А от чипсов рак бывает…
Я едва удержалась, чтобы не выбросить курицу в мусорное ведро. Но занесла в квартиру и швырнула размораживаться в раковину ванной комнаты…
Сейчас я вспоминаю, что тушка, должно быть, оттаяла. Иду проверить. Замираю на пороге и затыкаю рот ладонью, чтобы мой вскрик не был слышен во всем стояке.
Над курицей
Живот тушки выдран. Потроха подъедены, остатки размазаны по раковине. Лапы оторваны, одна из них пожевана, вторая лежит рядом, чудом не свалившись в гигантский слив. А еще над размороженной курятиной стоит стойкий душок подпорченности, и я даже успеваю подумать, что Людмила Павловна все же оскорбилась, затаила и намеренно принесла мне не самую свежую еду.
— Цезарь?! — строго зову я, выходя в коридор. — Иди-ка сюда, мальчик, нужно потолковать…
Но в ответ я слышу лишь тихое шипение из-под кровати, вздыхаю и начинаю убирать бардак. Разумеется, остатки подарка Людмилы Павловны тотчас отправляются на помойку.
Мне не хочется возвращаться с работы. Уходить с нее хочется, а вот возвращаться «домой» — категорически нет. Но иных вариантов так и не нашлось. Редактор наотрез отказывает в гостиничном проживании. Найти другую квартиру мне тоже не удается, хотя я провожу на телефоне не меньше двух часов в день. А еще начальство тонко намекает, что если меня тяготят командировочные условия, то они отправят другого. Мужчину.
Я проглатываю, словно покорная шлюха. Подтвердив, что все устраивает и работа будет исполнена в лучшем виде. И возвращаюсь «домой», чего мне делать совершенно не хочется.
Сумка с ноутбуком оттягивает плечо. По колену лупит пакет с мороженым, чипсами и пивом (плотный, непрозрачный, купленный специально для любопытных наседок). Уже открывая квартирную дверь, я бросаю случайный взгляд на почтовые ящики. И вспоминаю.
Наспех разобрав продукты, разгребаю пустые пакеты, набросанные на обувную тумбу. И нахожу под ними пачку корреспонденции, забытой несколько дней назад. Несу в комнату и раскладываю на кроватном покрывале.
Перебираю, вчитываюсь и невольно составляю хронологию.
Первым идет письмо от судебных приставов, и для того, чтобы узнать содержимое, мне не нужно его даже вскрывать. Датировано августом прошлого года. Выписано на мой текущий адрес, в графе фамилия значится некий Носов. Еще одно извещение на Носова доставлено в конце прошлого сентября.
Далее — ноябрь. Отправителем значится одна из микрофинансовых ростовщических однодневок. Вскрываю, убедившись, что это тактично-гневное послание о просроченном кредите. Адрес тот же, фамилия — Поздняков.
Следующая депеша брошена в ящик в январе этого года. Письмо из местного отделения пенсионного фонда, выписанное на Шабрина И.Г., 1956 года рождения. Далее следует апрельский бланк заказного письма, предназначенный некой Тимофеевой. В начале июня (чуть больше месяца назад) в ящик законопатили извещение о посылке из интернет-магазина на фамилию Горяновой. И повторное извещение, выписанное буквально за две недели от моего заселения.
Сижу перед разложенными по кровати письмами, ощущая себя бракованной версией Шерлока. Перевариваю, как немало людей побывало постояльцами Людмилы Павловны, верящей в приметы и обожающей кормить гостей тухлой курятиной. Задумываюсь, не обсудить ли почту с хозяйкой, но тут же отметаю мысль. Таким, как эта старуха, не нравится, когда кто-то сует нос не в свое дело. Да еще и распечатывает чужие письма, пусть даже такие формальные…
Тогда я вдруг решаю поискать кого-то из бывших постояльцев на просторах сети.
Сгребаю письма в кучу, включаю ноут. Деда можно не выискивать, шансы минимальны. Остальных, при наличии везения, вычислить удастся. Фамилии
