— Эрих, а ты что собираешься делать? — спросил Иоганн.
Немец пожал плечами:
— А в армии останусь, как ты. Может, в офицеры выйду… Джек, а ты?
— Я? — Джек помолчал. Если честно, он и не думал об этом. — Ну… я не знаю. Честно.
— Хороший ответ, — оценил Дик. — Густав, а ты что молчишь? Чем ты-то собираешься заниматься после войны?
Поляк, лежавший на кровати, вздрогнул, словно его ударили. И нехотя сказал:
— Ничем. Меня убьют, это точно.
Его слова оказались подобны ушату холодной воды, который с размаху выплеснули на всю компанию. Все переглянулись, потом уставились на поляка с обидой, а он отвернулся к стенке.
— Да ну, он что-то сегодня… — махнул рукой Жозеф. — Все настроение испортил!
— Да он пошутил, — неуверенно предположил Джек.
— В задницу такие шутки… — пробормотал Андрей.
Настроение было крепко изгажено. Эрих и Жозеф отправились на кухню и вскоре вернулись в приподнятом состоянии. Эрих был похож на статую Командора, изо всех сил сдерживающуюся, чтобы не расхохотаться. Жозеф открыто улыбался, перехватывая из руки в руку судки.
— Что там? — Джек соскочил с верхней кровати.
— Где? — тут же невинно отреагировал Жозеф. — Ничего. А что?
Джек удивленно смерил его взглядом:
— Да в судках, в судках что? И с тобой что?
— А, в судках… — Жозеф вдруг фыркнул. — Братва, письма!!!
Блиндаж наполнился шумом, криками, стуком. К вошедшим шарахнулись все разом, протягивая руки, как нищие на базаре. Эрих, словно пистолет, выхватил из внутреннего кармана пачку «писем в армию» — бесплатных «треугольников».
Письмам в армию пропето множество од. Талантливых и бесталанных, пространных и лаконичных, даже настоящих од в стихах. Любой, кто служил, может вспомнить, как получает такое письмо. А в нем — милые домашние мелочи, новости, не имеющие отношения к войне и от этого в сотню раз более дорогие. Читаешь — и незаметно отпускает сводившее мысли и тело напряжение, вымывается холодное боевое остервенение… Письма, полученные на войне, — это одна из тех вещей, что помогают оставаться человеком.
И вот уже тихо в блиндаже. Забыты судки на столе, забыт обед. Вести с других фронтов — и из Шарлеруа и Арегалы, из Эгера и Занадыровки, Радома и Вупперталя… Разные города большой Земли, оживающие после Зимы и Ночи. Разные люди. Разные судьбы. Разные интересы. Но все одинаково внимательно вчитывались в родные строки.
Потом они будут перечитывать письма, оживленно обмениваться и делиться новостями, внимательно слушать о далеких и в общем-то неважных событиях, шуметь и смеяться… Но это потом. Первое чтение писем — для себя. Это свято.
Сегодня письма получили все.
Неприятности начались ближе к вечеру. Собственно, все уже настроились на отдых, кое-кто даже улегся. Джек взял книжку, которую кончил читать Жозеф, — что-то старое, о путешествии какого-то Алена Бомбара. Дик и Андрей взялись соревноваться в метании ножей, но потом бросили. В открытую «дверь» лился тревожный и красивый розовато-алый свет, и Ласло что-то напевал в душевой по-венгерски…
Джек лениво посматривал вокруг, никак не мог собраться и начать читать. Ему сейчас было хорошо: лежишь себе, никуда не надо мчаться со всех ног, все вокруг свои, погода хорошая на удивление, и вообще…
Вошел, вытирая шею, Ласло. Стоя на пороге, поиграл мускулами, вызвав хоровое иронично-одобрительное: «О-о-о…» Потом кто-то спросил:
— Ты что там делал? Так выл…
— Его диверсанты пытали, он нас всех выдал…
— Да нет же, ему крышкой бачка прищемило кое-что…
Ласло, добродушно улыбаясь, подошел к своей кровати и начал копаться в ящичке. Потом попросил:
— Андрей, спой что-нибудь серьезное. Песню, чтобы на дело звала!
— И работать не заставляла, — добавил Жозеф.
Спеть Андрея никогда не приходилось уламывать долго. Он взял гитару, сел, пошире расставив ноги, и изобразил весьма бурное вступление с переходом от еле слышных переборов до мощных, резких аккордов…
— Второе! Наружу, бегом!
