демонстрирует вульгарных манер. Не говорит ничего банального, предсказуемого или глупого. Его чувствительную натуру оскорбляет (к примеру), когда женщины пожимают плечами, подражая мужчинам, когда женщины пытаются сострить или отпустить саркастическое замечание. Он ненавидит, когда женщины
Больше всего его раздражает, когда она кладет (голую) ногу на ногу и бедра расплываются. Мускулистые ноги с пушистыми, мягкими волосками. Противно смотреть.
Шторы должны быть задернуты. Плотно.
Сумрак, не солнечный свет. Вот почему темнота лучше всего.
Она прошла долгий путь с тех пор, как сбежала из Хакенсака, чтобы свободно вздохнуть.
Она никогда не оглядывалась. Конечно, ее называли бессердечной эгоисткой. Какого черта? Если бы она осталась, ее бы уже давно высосали, как мозг из кости.
Грех так говорить. Ее польская бабушка гневно гремит четками, молится вслух.
Сначала она устроилась секретарем-делопроизводителем – по сути, девочкой на побегушках, в «Тринити траст» на Уолл-стрит. Зря потратила три года жизни в ожидании, когда ее начальник, мистер Бродерик, бросит свою жену (инвалида) и дочь-подростка (эмоционально неустойчивую), хотя, казалось бы, сразу можно было понять: ничего ей не светит.
Вторая работа – снова девочка на побегушках. Но очень скоро ее повысили до секретаря-машинистки в «Машинописной конторе Лаймана» на Четырнадцатой Восточной улице. Это самое малое, что мог для нее сделать старый сквалыга, и она добилась бы большего, если бы ей не перешла дорогу эта жирная корова, Стелла Чехи.
Однажды она чуть не сбросила Стеллу Чехи в шахту лифта, когда у них в здании сломался лифт. Двери открылись в пугающий темный провал, где висели пыльные маслянистые кабели, сплетавшиеся, точно черные змеи. Стелла испуганно вскрикнула и отскочила назад, она даже схватила Стеллу за руку, они обе так испугались:
Потом она пожалела, что не столкнула Стеллу. А Стелла, наверное, пожалела, что не столкнула
Третья работа – «Недвижимость и страхование Твека» в Флэтайрон-билдинг, личным секретарем мистера Твека:
Мистер Твек платит ей вполне прилично. И
Сейчас одиннадцать утра. Может, все произойдет уже сегодня? Она дрожит от волнения, от страха.
Ей так хочется сделать ему больно. Наказать!
Сегодня утром, приняв ванну, она завороженно, словно со стороны, наблюдала, как ее рука открывает ящик комода и берет портновские ножницы. Наблюдала, как ее палец легонько касается кончиков лезвий – очень острые. Острые, как нож для колки льда.
Она наблюдала, как ее рука прячет ножницы под сиденье синего плюшевого кресла у окна.
Она прячет ножницы под сиденье не в первый раз. Она не впервые желает его
Однажды она спрятала ножницы под подушку.
В другой раз – в ящик тумбочки у кровати.
Она его ненавидела всей душой и все-таки (пока) не нашла в себе смелости или еще не дошла до такого отчаяния, чтобы его убить.
(
(Лучше думать об этом как о наказании, справедливом возмездии. Когда нет иных средств, кроме портновских ножниц.)
Она никогда никого не обижала! Даже когда была маленькой, не участвовала в неизбежных детских драках. По крайней мере, не часто. По крайней мере, она такого не помнит.
Это
Каждый раз, когда прячет ножницы, она подходит чуть ближе (как ей представляется) к тому последнему мигу, когда она ими воспользуется. Ударит его –
Поступок совершенно немыслимый и предопределенный.
Портновские ножницы больше и крепче обычных ножниц.
Ножницы ей достались от мамы, искусной портнихи. В польском сообществе в Хакенсаке ее мама пользовалась уважением.