Внутри он весь бурлит, как готовая взорваться бутылка шампанского. Ему было непросто сохранять внешнее хладнокровие: он высидел два сеанса рядом с молодой женщиной, чувствовал запах ее духов, а она вскрикивала и хватала его за руку во время сцены в душе, и когда зарезали детектива, и когда обнаружили труп матери. К тому моменту он чуть не сорвался. Норман Бейтс на экране развлекался, как мог, а ему приходилось держать себя в руках.
На этот раз он везет ее домой на такси. В салоне холодно, кондиционер включен на полную мощность. Таксист всю дорогу болтает с кем-то по телефону.
– Хорошо, что приехали быстро, – говорит он, хлопнув дверцей такси. – Я бы там долго не выдержал.
– Да. Хотя прохладу я бы с собой прихватила.
– Зачем?
– У меня нет кондиционера. Давно собираюсь поставить, но все ленюсь.
– Лето почти закончилось. Сейчас уже нет особого смысла. – Ему хочется, чтобы ее окна всегда оставались открытыми, чтобы работал маленький вентилятор, развевая ее волосы, теребя ее комбинацию. – У меня дома прохладно. Может, зайдем ко мне?
Она смотрит себе под ноги.
– Не сегодня.
– Тогда к тебе? – спрашивает он и как бы смущенно смеется.
– Мы с тобой едва знакомы, – говорит она.
– Правда? А у меня ощущение, что мы знакомы давным-давно. – Он пытается поймать ее взгляд, но она по-прежнему смотрит вниз. Он легонько касается ее подбородка и чуть приподнимает заученным жестом, подсмотренным в кино. – Хорошо, – говорит он. – В другой раз. Когда ты
– Я тебе доверяю. Дело не в этом. – Она неловко переступает с ноги на ногу. Сегодня на ней босоножки на низком каблуке, ногти на ногах накрашены розовым лаком. Очевидно, ей нравится розовый цвет. Ему тоже.
– Понимаю. Просто хочу, чтобы ты знала: ты мне очень нравишься. А я нечасто встречаю женщин, которые мне по-настоящему нравятся.
– Почему? – спрашивает она.
– Нью-йоркские женщины… как бы это сказать… они как сушеные воблы, заморенные голодом и унылые. Да и как тут не станешь унылой, если моришь себя голодом?
Она звонко смеется и раскидывает руки в стороны, мол, посмотри на меня.
– Я уж точно не морю себя голодом.
– И слава богу. – Он пожирает глазами ее аппетитные формы. Потом склоняется к ней и сдержанно целует в щеку, хотя ему хочется вонзить в нее зубы. – Я позвоню.
– Хорошо, – говорит она и заходит в подъезд.
Он смотрит ей вслед. Он знает, что она у него на крючке. Ей уже никуда не деться.
Он ждет неделю, ожидание для него столь же мучительно, как, наверное, и для нее, хотя у него есть свой собственный маленький театр на три окна: женщина в розовом, женщина в бюстгальтере и комбинации, женщина в трусиках, полностью голая женщина. Ожидание как тягучая карамель, липкая и сладкая.
Наконец он звонит, наблюдая за ней в окне.
– А, это ты… – Она стоит посреди гостиной, прижимая к уху трубку. – Я рада, что ты позвонил. – Но ее голос звучит равнодушно, такой холодный, далекий.
– Я был занят по работе. Пришлось уехать из города.
– И там не было связи? Где ты был?
Крючок засел даже крепче, чем ему представлялось.
– Просто был очень занят, – говорит он. – Извини.
– Ничего страшного, – смягчается она и пытается расстегнуть блузку одной рукой, держа телефон в другой.
Он все видит, все знает. Она только что пришла домой, зажгла свет, а теперь раздевается, снимает блузку, разговаривая с ним по телефону. Это как пантомима, а ее голос в трубке никак не соотносится с женщиной, за которой он наблюдает.
– Ты сегодня свободна? – спрашивает он.
– Мы с коллегой собирались в бар.
– Жаль. Впрочем, так мне и надо. Не звонил, не звонил, а потом вдруг в последний момент…
Долгая пауза.
– Знаешь, давай я сейчас перезвоню своему сослуживцу. Мы с ним можем встретиться и в другой день.
– С ним? – Слова вырываются сами, нечаянно. – Я пошутил. Кто я такой, чтобы тебя ревновать?
