Народ галдел.
Шматко вовсю хвастался уловом – рыбаки скатывали с плота огромных рыбин, больше всего похожих на торпеды. Даже окраска была схожей – синевато-зеленой.
– Не будем об этом говорить громко, – болтал Марк, – но это же удача – раз на тысячу лет! И такое свежьё!
– И сто болячек, – проворчал Александр Переверзев, яростно разделывающий рыбу-торпеду, – кто придумал эти хрящи…
– Шура, девочки хочут немножечко кушать! Режьте куски побольше!
– По сколько надо, по столько и режу, не морочьте мне голову!
Пару рыб-торпед порубили, выпотрошили и торжественно передали девушкам, хлопотавшим вокруг огромной алюминиевой кастрюли – ухи должно было хватить всем.
– Товарищ полковник! – весело окликнула его Алла. – А у нас топливо кончилось!
– Обеспечим! – твердо пообещал Кузьмичев и отправился собирать плавник…
… Когда красное солнце собралось садиться за горизонт, ухи не осталось, зато члены экспедиции, вялые и сонные, пресыщенные до отвала, валялись на теплом песке, изображая ленивых тюленей.
Георгий глянул на довольного жизнью Переверзева, потиравшего живот, и сказал:
– Слушай… Я так понял, ты в Афганистане служил?
– Было дело… – протянул Александр.
– Расскажи, как там…
Старший сержант спокойно кивнул.
– Давай, расскажу, как я попал «за речку на юг». Там так получилось… Короче, вся наша рота убыла на неделю раньше, а я и прапорщик Мамедов задержались – досками затаривались. В Афгане-то лесов нету, а из чего лежаки сбивать в палатках? Короче, погрузились мы в «семьдесят шестой» и полетели…[16]
…Осталась под крылом искляксанная островками коричневая полоска Пянджа, межевой реки, показалась жженная солнцем земля, трещиноватая из- за прориси дувалов, огораживавших крестьянские наделы. Потом впереди по курсу засверкали северные отроги Гиндукуша – грани ледников отражали солнце, снег на склонах дымно мерцал радужным искреньем. Горная страна Хазараджат…
Младший сержант Переверзев откинулся на стеганую обшивку борта, поправил голубой берет, осмотрелся. Многие попутчики, притулившиеся на узких и длинных, во весь салон, скамьях, дремали.
За бортом стало темнеть – тускло засветили потолочные лампы в приплюснутых, молочного цвета плафонах.
А младшему сержанту Переверзеву не дремалось. Покосившись на похрапывавшего прапора, Александр поднялся и прошел в кабину пилотов. «Летуны» его не погнали, а борттехник даже шлемофон с ларингами протянул: послушай-де нашу текучку! Шурик прижал наушник к уху и услышал:
– Привод прошли. Подворачивай.
– Выполняйте разворот. Только далеко не отходите, артиллерия работает.
– Понял. Выполняю.
«Ил» резко накренился влево, командир снял со штурвала руку и махнул в сторону бокового окна:
– «Град» заработал! Хочешь глянуть?
Шурик хотел. Земля внизу была черным-черна, и в этой аспидности летели веера красно-желтых огней, оставляя за собой быстро тускневшие «борозды».
– Красиво… – пробормотал он, понимая, что вчуже любовался войной.
– Вижу светлое пятно! – скрипит наушник голосом командира. – Наверное, Шинданд… Доворачиваю… Где полоса?
– Полосу пересекли! Вижу ее! Вот она, слева!
– Колхоз, Колхоз! – вклинивается «земля». – Это Москва! Переносите огонь на вторую цель!
– Аэродром под обстрелом, эрэсы[17] и мины. Садитесь поэнергичней и – немедленно с полосы.
– Понял. Сажусь.
– Слишком резко пошли… – бурчит помощник командира.
– Нормально. За полосой следи…
– Можно! Можно, пора!
Командир довернул штурвал влево, толкнул его от себя, и вот литая резина шасси уже задымилась на бетонке. Переверзев облегченно выдохнул. Прибыли!
Перебросав груз в две бортовые «барбухайки» и армейский «КамАЗ», они с Мамедовым благополучно добрались до военного лагеря в горах,
