Блаженное лицо Лахсы вдруг вытянулось и померкло.
– А где… Атын? – спросила, заикаясь.
И окружили люди, загомонили, перебивая друг друга.
– Атын! – взголосила Урана.
– Атын! – заплакала матушка.
– Атына где потеряла? – заскрежетал зубами Тимир.
– Что с Болотом? – хмурилась Модун.
Не решаясь спросить о Соннуке, дергала за рукав Олджуна:
– Они все там, внутри?
– Они живы? Живы?! Говори, не молчи, Илинэ!
– Говори!!!
– Живы, – разомкнула губы. Мотнула головой и сама ожила, огляделась тревожно: – Выйдут и всё расскажут… А мне надо спешить.
В голосе Илинэ, обычно спокойном и тихом, появилась незнакомая твердость, и люди отступили. У потрясенной Лахсы словно зрение прояснилось – другими глазами увидела дочь. Выросла… Совсем взрослая стала… Ох, как же хотелось матери обнять свою девочку крепко-крепко, не пускать никуда, вокруг обвиться, мешаясь в ногах – неужто перешагнет?.. Отошла, плакать не смея.
Никто Илинэ не держал, не спрашивал ни о чем. Тимир запоздало окликнул:
– Коня моего возьми!
Махнув рукой у березовой рощи, девушка исчезла с глаз.
– Самострел! – простонала Олджуна глухо, зажимая ладонью рот. Встретила взгляд Айаны и поняла: знает. Все знает о самостреле, заряженном Сордонгом на кровь Хорсуна!
…А вовсе Айана не знала о крови багалыка, текущей в Илинэ. Но догадалась, что ей почему-то грозит опасность.
Илинэ лежала под тенью, раскинув руки. Люди уразуметь не могли, что случилось, почему воздух над нею сухо потрескивает и плавится с дрожью. Косы девушки расплелись, волосы вились в зыби, как кудрявые водоросли в озерной воде…
Олджуна и Айана понимали и слышали все.
Хрипло дышала взволнованная тень колдовского самострела, взведенного от холма у Диринга до холма на берегу Эрги-Эн. В туманных клубах невыносимого плена бешено мельтешили икринки грешных Сюров. Туго выгнутым луком вздувались гнев и зависть Никсика, старшины проклятого аймака. Щемящей безысходностью звенела тетива – больное дыхание жены его Кэнгисы. В страстном нетерпении содрогались стрела, наконечник и подвижный рычажок спуска – полужизни мужчин рода щук. Бесплотные, мутные, липли к скользким стенкам бывшие люди. Они ждали отчаянно, долго… И дождались.
Айана повернулась к напирающей толпе, простерла руки:
– Стойте! Не подходите близко!
– Пусть уйдут, – шепнула Олджуна. – Удали их как-нибудь. Я попробую договориться с родичами.
Айана громко сказала:
– Илинэ пока нельзя двигаться. Здесь скверное место, но все будет хорошо. – Старалась говорить невозмутимо, разворачивала Лахсу, подталкивала Урану. – Вам лучше уйти. Уходите!
И не сдержалась:
– Вы желаете худа Илинэ? Если вы не уйдете, мы не сможем ее спасти!
Столько странного и необъяснимого случилось сегодня, что опять никто ни о чем не спросил. Дьоллох увел ошалевшую от горя Лахсу. Люди вернулись к Самодвиге.
До Олджуны донесся приглушенный стенками тени голос Кэнгисы.
– Дочь моя!
– Что вы сделали с Илинэ?
– Она просто споткнулась. Потеряла сознание! Но ты не сумеешь оттащить девчонку… Только шаман, очень сильный шаман, может справиться с черным волшебством и вынести из-под тени носящую кровь багалыка! Ищите шамана! Скорее, Олджуна… я… не могу их держать!
Самострел ходил ходуном. Было видно, что в нем происходит борьба. Тетива, казалось, накалилась до кузнечного жара… Больше не медля, Олджуна закрыла тело Илинэ собой.
– Стреляйте, родные, – сказала спокойно. – Одной стрелою вы убьете троих.
– Четверых, – прорыдала Кэнгиса. – Ты носишь в себе близнецов!
Родичи глухо взвыли. Никсик молчал. Набрякший от слез Сюр Кэнгисы разрывался между дочерью и жаждой свободы. Нынешними, потусторонними
