что, если ты останешься жива, я больше не позволю нам бежать от чувств. Я больше не стану держаться вдали от тебя, не стану дальше жить без тебя. И мне не будет дела до сплетен. Пусть меня осудят, пусть. Я выясню, кто пожелал, чтобы ты умерла.
Подобное признание трогает меня до глубины души, и я прикусываю губу, чтобы удержать слезы, потому что не хочу, чтобы он их видел.
– Таким поведением ты можешь заставить их вновь на меня напасть.
– Ты не останешься без охраны.
– Стало быть, я буду играть роль живца?
Он снова берет меня за руку. На этот раз подносит ее к губам. Я чувствую нежность поцелуя и горячее дыхание на коже.
– Любовь моя. Любовь моя.
Больше принц не говорит ничего.
Следующие дни и недели проходят в пьянящем смешении боли от раны, праздности и блаженства. Каждый день Бринах приходит ко мне домой и отсылает Хивела прочь. И на несколько часов становится моим. Если на дворе день, мы сидим у огня в хижине и разговариваем. Если уже стемнело, мы выходим и гуляем под звездами. Постепенно рана заживает и ко мне возвращаются силы. Принц ухаживает за мною так, словно мы – беззаботные юные влюбленные. Он все время ведет себя уважительно, нежно и без каких-либо вольностей. Он целует мои руки, но дальше не идет.
Нынешний вечер особенно прекрасен. Снег сошел, и в воздухе разлит аромат весны. Мы гуляем под полной луной, такой яркой, что ее свет отбрасывает четкие тени. Я веду Бринаха к озеру и показываю ему идеальный лунный диск, отражающийся в воде тихими вечерами, так что кажется, будто светят две луны. Мы садимся на вдающийся в озеро плоский камень и смотрим, как наши лица отражаются бок о бок в гладкой, как шелк, темной воде.
– Ни одно твое отражение не может быть таким же чудесным, как ты сама.
– А по-моему, оно мне льстит, – не соглашаюсь я. – К моему лицу годы добрее в озере, чем на суше. Но ты кажешься мне печальным, мой принц.
– Я бываю печален, только находясь вдали от тебя, моя пророчица.
– Но у тебя есть обязанности, налагаемые званием принца, – возражаю я, но ни мне, ни ему не хочется сейчас их называть.
– Как бы я хотел, чтобы ты была моей принцессой, – внезапно говорит он, и в его голосе звучит горечь, которой я прежде не слышала. Я кладу ладонь на его руку.
– Давай не будем терять время, желая несбыточного. Я довольна тем, что есть.
– А я нет! – Он кидает в воду камешек, и отражения наших лиц распадаются. Принц встает, по-прежнему держа меня за руку, и ведет под сень леса. Пока мы петляем между деревьями, вниз устремляется охотящаяся сова. Где-то поблизости сопит недавно пробудившийся после зимней спячки еж. Подойдя к мшистому стволу дуба, Бринах останавливается и, быстро прижав меня к груди, находит мои губы. Его поцелуи полны страсти. Мгновение мой разум запрещает отвечать принцу, а годы, на протяжении которых я подавляла страсть, помышляя только о своем тяжелом долге, заставляют сдерживать собственное влечение. Но потом мое тело вырывается из-под контроля. Я нуждаюсь в любви принца, и желание жарче, чем пламя, в котором горят дубовые поленья, сметает и мое сопротивление, и мою сдержанность.
– Любовь моя! – шепчет он, распуская мои волосы и проводя по ним рукой. – Мой оживший призрак, моя серебряная богиня, мое сверкающее сердечко…
Он покрывает поцелуями мое лицо, глаза, шею, жадно, страстно, дав волю любви, которую подавлял в себе столько лет.
Мои руки гладят его мускулистую спину, когда он прижимает меня к стволу дуба. Столько силы, столько власти обратилось в сладостную нежность, потому что ему нужна я!
– Позволь мне любить тебя, – шепчет принц. – Будь моей. Сейчас. Всегда. Иначе я не смогу жить. Клянусь.
У меня перехватывает дыхание. Я желаю его так неистово, что забываю обо всем.
Он расстегивает брошь, которой заколот мой плащ, и через плечи стягивает тунику, подставляя мою обнаженную плоть лунному свету. Он касается татуировок на моей бледной коже, проводя пальцами по их темным изгибам и завиткам.
– Я хочу познать тебя, во всем твоем волшебном великолепии, – говорит он, падая на колени и припадая губами к моему животу.
Я знаю, что не смогу отказать. Знаю, что никогда его не оставлю. Пусть нас судит будущее, но настоящее принадлежит нам, и оно прекрасно!
13
Они так потрясены случившимся на раскопках, что оба молчат, пока едут обратно в коттедж. Лукас рвал и метал, охваченный яростью из-за состояния раскопа, разбитых вдребезги прожекторов и неудавшейся попытки извлечь из земли найденные останки. Он не стал во всем обвинять Тильду, да и с чего бы. И все же значительная часть его гнева была направлена на нее. Хотя он и не мог установить точную связь между Тильдой и катастрофическими событиями, которые так основательно испортили раскоп, он точно знал: хозяйка Тай Гвин приложила к этому руку. Когда прожектора один за другим начали взрываться, воцарились неразбериха и паника, люди быстро разбежались в разные стороны – никто, кроме Дилана и Тильды, не заметил, как падавшая мачта освещения вдруг остановилась в воздухе на полпути к земле. А если кто и заметил, то не поверил глазам и быстро вычеркнул этот образ из памяти, чтобы заняться осязаемыми и насущными делами: уборкой битого стекла и кусков искореженного оборудования в полумраке зимних сумерек. Когда поведение и речи Лукаса стали почти агрессивными, Дилан бросился на защиту Тильды, и мужчины едва не подрались, но
