поляне, поросшей колокольчиками.
– Смотри, малышка, вон твой отец, – говорю я дочке, беря весло и начиная грести к берегу.
Тануэн со счастливым видом гукает, когда мы подплываем ближе к месту, где стоит принц. Он привязал коня к дереву и ждет, внимательно глядя на нас. Вернее, глядя на Тануэн. Был ли когда-нибудь на земле отец, который больше любил свое дитя? Когда лодка доплывает до мелководья, он больше не может ждать и входит в воду, чтобы поприветствовать нас.
– Вот и мои рыбачки! Ну сколько рыбы ты нынче поймала себе на ужин, дочка? – спрашивает он, одной сильной рукой хватаясь за нос лодки, а другой поднимая с сиденья Тануэн.
Я поднимаю блестящих рыб.
– Достаточно для трех человек, – говорю я.
С моей стороны это приглашение на ужин – не только предложение гостеприимства, но и вызов. Я борюсь за то, чтобы проводить с ним как можно больше времени, не только ради себя, но и ради нашей дочери. Мне известно, что Венна и Родри из кожи вон лезут, чтобы не давать ему ездить к нам.
Бринах держит лодку, пока я вылезаю из нее.
– Если ты подашь мне порцию, не приправив ее своей обидой, я охотно присоединюсь к вам.
Когда я не отвечаю, принц начинает сожалеть о своих словах и наклоняется, чтобы привязать лодку к свае. Он целует меня в шею.
– Время, проведенное с тобой, всегда слаще любого другого.
Я отталкиваю его, скорее игриво, чем сварливо.
– Неужели моя стряпня так необыкновенно вкусна?
– Вовсе нет, – признается он. – Поэтому для меня загадка, отчего, видя тебя, я всегда ощущаю голод. – Он снова хватает меня одной рукой и кусает за ухо, другой – качает Тануэн. Мы обе улыбаемся.
Бринах срывает для малышки колокольчик, сажает ее в седло и идет рядом со мной к моей хижине, медленно ведя коня под уздцы. Когда я разжигаю огонь и подвешиваю над ним рыбу, он достает какой-то предмет из своей седельной сумки и протягивает мне. Это что-то маленькое, завернутое в ткань. Ткань так искусно украшена изображениями животных, вышитых золотой нитью, что я долго любуюсь ею, не пытаясь узнать, что за предмет она скрывает.
– Какая прелесть, мой принц. Это ведь шелк, да?
Он улыбается.
– Материя предназначается тебе, моя провидица. Это знак моей любви к тебе. Подарок на память. А то, что в нее завернуто, предназначено для Тануэн.
Я разворачиваю расшитый шелк и достаю из него гладкое тяжелое золотое украшение, от блеска которого захватывает дух. Это шейная гривна, украшенная так искусно, что я никогда в жизни не видела ничего подобного. На ней выгравированы два бегущих зайца и охотничья собака. Их лапы, хвосты и головы переплетены между собой, так что кажется, что все трое бегут и бегут, без начала и без конца.
– О! – наконец я вновь обретаю дар речи, вертя гривну в руках и любуясь ею. – Мой принц, такой дар…
– Он тебе по душе?
Я смотрю на принца и вижу, что лицо у него сейчас как у юноши, жаждущего похвалы и страстно желающего угодить своей возлюбленной. Это трогает меня до глубины души. Я улыбаюсь и киваю, и он склоняется надо мною, указывая на фигурки животных на гривне.
– Вот эта зайчиха – это ты, видишь ее сильные гибкие лапки и выражение храбрости, превосходящей любого воина? А зайчиха поменьше – это наша маленькая ведьмочка, бегущая навстречу жизни.
– А охотничий пес, который желает нами пообедать?
– Нет, он не стремится затравить вас, он бежит не за вами, а
– Здесь столько золота. На него можно снарядить и прокормить целое войско.
– Моя дочь – принцесса и должна носить украшение, достойное принцессы. – Он берет у меня гривну и опускается на колени перед Тануэн.
Он дает ей потрогать украшение, показывает ей изображения животных, говоря тихим воркующим голосом. Потом поднимает золотое кольцо и надевает его на шейку, так нежно и осторожно, что наше дитя не противится. Она водит по нему пальчиками, по гладкой его части, потом по гравировке, но у нее еще разум малого ребенка, и ее внимание целиком захватывает гусеница, ползущая мимо ее ножки – она тут же забывает, что на ней надето, и бросается ловить это маленькое создание. Бринах садится на пятки, наблюдая за нею.
– Я знаю, что она дитя лунного света. – В голосе его слышится печаль. – Я понимаю, что она должна жить так же, как живешь ты, дружа с тенью и чувствуя себя наиболее счастливой и защищенной в те часы, когда прохладно и темно. – Он поворачивается ко мне. – Но моя жизнь протекает при свете дня, Сирен. И хотя она вылитая ты, в ней течет и моя кровь. – Он кивает на золотую гривну. – И теперь я знаю, что с нею всегда, даже самой темной ночью, будет капелька солнечного света. Всегда.
