Серебряная ведьма

бормотать по-валлийски, пока не доходит до слова, которое, как ему кажется, может подойти. – Как насчет «бивид»? Это значит «жизнь».

Тильда кивает.

– Да, наверное, это и есть то самое слово. Она… призрачная женщина повторила его дважды.

Дилан смотри на нее.

– Жизнь за жизнь?

Воцаряется неловкое молчание. Наконец профессор Уильямс берет браслет со стола, приносит с каминной полки увеличительное стекло и, сев в стоящее у камина кресло, начинает рассматривать браслет снова.

– Я чувствую, что некоторые ответы, которые вы стремитесь получить, кроются в этом украшении. Это очень ценная вещь. Должно быть, она принадлежала какому-то высокопоставленному лицу.

Дилан подливает вина в бокал Тильды.

– А ты не помнишь, был ли этот браслет на ком-нибудь из женщин, которые являлись тебе в видениях?

– Нет, я уверена, что запомнила бы, если бы увидела нечто подобное.

Профессор поднимает браслет, так что на него падает свет из окна.

– Мне кажется, для браслета он широковат.

– Верно. – кивает Тильда. – Когда я его надела, он оказался слишком велик для моего запястья. И я предположила, что он предназначался для ношения на предплечье.

– Возможно. – Внезапно профессора осеняет, и он, подавшись вперед, садится прямо. – Ну конечно! Это вообще не браслет.

– Как не браслет? – Тильда сбита с толку.

– Это гривна. Как глупо с моей стороны не понять этого раньше. Дилан, пожалуйста, передай вон ту книгу, которая лежит на дальнем конце моего стола. Ту, в красном переплете. Спасибо. – Он листает том, пока не находит то, что ищет. – Вот, видите? Эти гривны довольно простые, они не так искусно украшены, как ваша, но форма у них такая же. Окружность, но не замкнутая, с закругленными краями и небольшими утолщениями на концах. Это гривна, ее носили на шее. Теперь я в этом уверен.

– Но эта штука слишком тесная, чтобы я могла надеть ее на шею.

Профессор, улыбаясь, сдергивает с переносицы очки.

– Это, моя дорогая, потому, что вы – взрослая женщина. Это прелестное украшение было изготовлено для ребенка.

Сирен

Вот пришла и миновала еще одна зима, а жизнь вокруг озера кажется такой же размеренной и неизменной, какой была всегда. Сейчас трудно себе представить, что мы так долго жили в страхе, ожидая опасности, предвидя беду. Не обманная ли уловка судьбы – наше нынешнее спокойствие? Она может быть такой жестокой хозяйкой. Не затем ли она убаюкивает нас, ослабляет руки, которыми наши воины держат мечи, усыпляет нашу бдительность, чтобы в будущем нас было легче разгромить? Мне все еще являются видения, в которых мой принц погружается в воды озера, но теперь он не верит, что эта угроза реальна. И как я могу с ним спорить? По мере того, как недели складываются в месяцы, времена года снова завершают свой цикл, а наша жизнь идет, как прежде, мои пророчества теряют вес. У меня были с тех пор и менее важные видения, и я, как полагается, продолжаю заниматься мелкой ворожбой, но мое мнение относительно брата принцессы окончательно утратило влияние на принца. Я вижу, как Родри с каждым месяцем важничает все больше, не упуская случая напомнить принцу Бринаху, что это он, и никто другой, сумел заключить договор с королевой Мерсии, что это он помог принести на наши земли мир. Он всегда ошивается рядом с принцем, и вместе с ним Венна, всегда готовая демонстрировать всем и каждому свое положение законной супруги. Ей повезло, что ее брата принц считает человеком ценным и важным, ибо другое мое видение сбылось. Она так и не подарила мужу наследника и не подарит никогда. И все же у ее мужа есть ребенок. Наша дочь.

Сегодня я взяла ее с собой на рыбалку. Ей уже почти год, она хорошо растет, у нее серебристые волосы, сверкающие, как бриллианты, глаза. Она уже начинает ходить. Сейчас, сидя в лодке, она наслаждается ее быстрым движением, когда я гребу одним веслом, а позже, убаюканная покачиванием, заснет на ее дне. Она чувствует себя как дома рядом с озером, на озере и в озере, ибо так и должно быть. Это наше с ней любимое время суток – солнце только что зашло за горы, в воздухе разлита прохлада раннего вечера, свет смягчился: наступила ленивая пора сумерек. Только рыбы сейчас заняты делом, выпрыгивая из воды и хватая жужжащих и вьющихся у ее поверхности мух.

– Не наклоняйся слишком низко, Тануэн, – предупреждаю я, когда она перегибается через борт лодки, чтобы окунуть кончики пальцев в воду.

Она улыбается мне, и в этой улыбке я вижу улыбку ее отца. Я назвала ее Белым Огнем, ибо это имя описывает ее внешность и натуру. По тому, как натянулась леса в моей руке, я понимаю: что-то поймала. Я жду, когда рыба проглотит наживку, потом быстро вытаскиваю лесу из воды и держу ее высоко, глядя, как трепыхается славный молодой окунь. Тануэн смеется и хлопает в ладоши, когда крапчатая рыба обдает ее брызгами воды. Я кладу улов на дно лодки и убиваю одним коротким ударом рукоятки ножа. Тануэн это зрелище не расстраивает. Она видела подобный переход от жизни к смерти, от живого существа к пище много раз. Она понимает, как устроен мир, и быстро усваивает, какое место занимает в нем сама.

Мое внимание привлекает движение на берегу. Это Бринах пришел навестить нас. Он стоит горделиво – высокая, сильная темная фигура на лесной