красиво и порядочно.
– Но ведь это и ради ее Стёпика тоже!
– А детей она носит чьих – дятла? Даже если Степан погиб, останется его продол…
– Что?! – вскочил Венчик. – Нет! Не смей так говорить! Они не погибли!
– Я и не говорил – «они», – слегка даже растерялся Глеб. – Могли подстрелить только Стёпика. Или, скажем, ему с сердцем плохо стало, и он свалился в болото, а Катерина твоя жива-живехонька и бредет себе по лесу к дому…
Лучше бы он этого не говорил! Юный дозорный вскрикнул, метнулся к двери, и за ней быстро затих топот его ног.
– Тьфу! – сплюнул мутант. – Вот я, похоже, точно неразумный! Ведь как пить дать наделает парень глупостей. Где его теперь ловить?
Впрочем, Глеб всё же надеялся – пусть и не столько на разумность Венчика, сколько на его сознательность дозорного. Да и патрулирование города никто не отменял, так что мысли мутанта с парнишки вскоре опять переключились на дилемму: сообщать о грядущем нападении на город матери или, как советует Пистолетец, не делать этого. Главным сдерживающим фактором в этом вопросе для Глеба было то, что нападение было всего лишь возможным, а не стопроцентно неизбежным. Даже пятидесяти процентов он на это не давал, двадцать-тридцать – самое большее. И процентов десять из этих возможных – на то, что нападение будет представлять реальную опасность. Скорее всего, если кто и доберется до Устюга, то это будет горстка оборванных бандюганов с топорами и кольями – хорошо, если с одним-двумя ружьями да десятком патронов к ним. Подобные бандиты и так, вон, периодически проверяют дозорных с патрульными «на вшивость». Сам с ними, было дело, сталкивался[19].
А раз так, то к матери с этим идти смешно и, действительно, глупо. И себя подставит, и того же Венчика придется «из-под огня» выводить. Да и вообще, как поведет себя Святая в данной ситуации, непредсказуемо.
Ну, а если всё же сбудутся самые маловероятные варианты? Если лузяне действительно нападут, и сил у них будет достаточно?.. Что ж, тогда придется сознаваться и за всё держать ответ. Но к такому варианту они с Пистолетцем ведь тоже готовятся. Главным образом, конечно, Пистолетец, проводя подготовительную работу среди морозовцев. Но и Глеб стал, как бы между делом, помаленьку «курировать» силовые структуры храмовников. То внеплановую проверку затеет, то на физподготовку внимание обратит. Святая, вроде бы, ничего дурного в этом не заподозрила – наоборот, как-то даже похвалила. Небось, подумала: чем от скуки маяться, пусть хоть этим займется – всем на пользу пойдет.
Глеб собирался постепенно наращивать частоту таких проверок, а затем хотел серьезно взяться за подготовку бойцов патрульной службы, инспекционно-карательного отряда, подземных дозорных. Причем тянуть с этим было нельзя, ведь неизвестно, когда могут напасть лузяне. Впрочем, сейчас не нападут, это точно. Во всяком случае, сделать это неожиданно, пока ведутся поиски Степана и Катерины, у них не получится. Да и потом… Глеб не понимал, как можно напасть неожиданно без большого количества лодок, катеров, а лучше всего – крупных судов вроде сгоревшей «Москвы»[20]. Даже если «войско» подойдет к Устюгу лесом, то ему всё равно придется форсировать реку, а сделать это быстро и незаметно – ну никак не удастся! Поэтому мутант всё больше стал склоняться к мысли, что если нападение когда и состоится, то не раньше, чем замерзнет река. Причем капитально замерзнет – так, чтобы бандиты не провалились всей своей «армией» под лед, на смех устюжанам и на радость рыбам. А это значит – в конце ноября, или, скорее, в декабре, не раньше. Так что время для подготовки пока имеется. Пистолетец, кстати, с этими его рассуждения и выводами согласился.
А вот насчет Венчика Глеб успокоился зря. Парень всё-таки учудил: ночью прокрался на причал и угнал катер. Точнее – пытался угнать, даже мотор завести не успел, а скорее всего, даже и не знал, как это делается. Его схватили патрульные, привели к своему начальнику Заумяну, а тот сразу отправил нарушителя в каземат. Главным преступлением посчитали даже не попытку угона катера – что само по себе тянуло на приличное наказание, – а то, что Вениамин Карпухин самовольно покинул службу (пусть и не в момент непосредственно дежурства), что не без оснований считалось дезертирством. За это уже могли и казнить.
Глеб встретился с нарушителем в каземате.
– Что ты натворил, идиот?! Ты же обещал не делать глупостей!
– Спасать любимую – это не глупость, – процедил из-за решетки Венчик.
– Смотря как спасать! Так, как собрался сделать это ты – в темноте, с катера, которым ты даже не умеешь управлять – это не просто глупость, это идиотизм высшей пробы! С таким же успехом, только ничего не нарушая, ты мог бы ее у себя в туннелях искать.
– Я надеялся, что мотор завести легко, что я разберусь… А ночью бы я искать не стал, только уехал бы, чтобы с утра найти Марусю. А уже вместе с ней…
– Ты дважды идиот, трижды, ты полный придурок! – заорал мутант. – Насчет Маруси мы же всё с тобой обговорили!..
В камере вспыхнула лавка. Надзиратели успели ее потушить прежде, чем пострадал заключенный. Но Глеб понимал: Венчику чертовски повезло, что загорелась только лавка. Поэтому он поспешил уйти, пока злость на юного глупца не довершила начатого.
Глеб вместе с Сашей ходили к Святой просить за Венчика, но та лишь пожала плечами:
– А я тут при чем? Он преступил закон, причем дважды. Не по неосторожности, не случайно, а по злому умыслу. Если я прикажу отпустить его, а других за подобное продолжат наказывать – что это будет? Вы же оба – отчаянные сторонники справедливости. Почему же сейчас просите эту справедливость
