Сам он пошел ближе к реке, куда уже стягивались бойцы его войска. И тут его торкнуло.
– Погоди!.. – остановился Кардан. – А как он узнал, что идти нужно сюда?..
– Прокопий-то? – махнул рукой туда, где за деревьями уже скрылся старец, один из местных «вольнонаемных». – Так он всё завсегда знает.
– Так прямо и всё? И не ошибся ни разу?
– Не слыхал о таком.
– А ты что, тоже всё знаешь, всё слышал?! – схватил вдруг его за грудки предводитель.
– Нет… я… – замахал руками «дикий» мутант. – Сам я не слыхивал! Я-то не из деревеньки, это Прокопий оттудова… Я тока говорю, што мужики тамошние сказывают.
– А у вас что мужики, что бабы, – отпустил бойца Кардан. – Языки, как помело.
Глеб мчался к реке, неся на руках Сашу, иначе она бы мчалась сама, а делать это в ее состоянии он жене позволить не мог. Причиной же спешки было то, что супругам доложили: над рекой возле причала мечется «птеродактиль».
Мутант сначала подумал, что это вернулся Степан, но Саша, уже набрасывая на плечи телогрейку, выкрикнула:
– Нет-нет, это Маруся! Стёпик бы там метаться не стал, он бы в центр прилетел, а Маруся боится. Бежим скорее, пока она не улетела!
Они успели. Маруся, увидев знакомые лица, круто спикировала к ним и принялась кружить над головами, со стоном выкрикивая:
– Ш-ши-и-о-о-ф-фи-и! Ш-ши-и-о-о-ф-фи-и-а-аа у-ф-фи-и-и-ыы!
– Что?.. – нахмурилась Саша.
– Опять о своем Стёпике убивается, – развел руками Глеб.
– Да нет, тут что-то не то. Она что-то сказать хочет. Она ведь не просто его имя выкрикивает… Погоди, как ты сказал? Убивается?.. Слушай, по-моему, она кричит, что…
Тут «птеродактильша» как раз вновь простонала:
– Ш-ши-и-о-о-ф-фи-и-а-аа у-ф-фи-и-и-ыы! У-ф-фи-иии-и-ыы!..
– Она говорит, что его… убили?.. – проговорил мутант.
– Мне кажется, да. Погоди-ка… – Саша, сложив рупором ладони, крикнула: – Маруся! Ты говоришь, что Стёпика убили?!
– Ф-фа-а! Ф-фа-а! – замотала головой «птеродактильша», и на Сашину щеку упала большая горячая капля.
– Не плачь, Маруся! Маруся, не плачь! Ты ведь не можешь знать точно… Или… или ты видела?..
– Ф-фа-а-аа! – снова выдала «птерша», продолжая низко кружиться. – Ф-фа-а-аа!
Она вытянула лапы, и лишь теперь девушка заметила в когтях у Маруси что-то белое, треугольно-продолговатое, похожее на…
– Ой! – пискнула Саша. – Глебушка, у нее там что, череп?
– Очень похоже, – отозвался Глеб. – Мне не разглядеть, но, по-моему, для лошадиного слишком большой. Ты думаешь, это Степана?
– А кого еще? Маруся не дура, чтобы с лошадиным спутать. Да и там ведь, наверное, и остальные кости были… Эх, Стёпик, Стёпик… – Тут девушка тряхнула головой и вновь глянула вверх. – Ты вот что… – забормотала она, чувствуя, будто все слова разом вылетели из головы. – Тебе нельзя так в твоем положе… Ой!.. Маруся… Ты что, уже родила?
– Ф-фа-а-аа!.. – опять «сказала» Маруся, но ее тон уже был другим, не таким горестным.
– Вот хорошо-то…
– Погоди! – поднял руку Глеб. – Я что-то слышу. Что-то… Мне кажется, это мать. Но… Странно…
Саша прислушалась. Со стороны Успенского собора и впрямь доносился голос Святой. Только он был каким-то неестественным, словно кричали в пустую кастрюлю.
– Ты уж прости, Марусечка, но нам, пожалуй, нужно туда, – перебросившись с мужем тревожными взглядами, сказала девушка. – И возвращайся к деткам, как там они одни? Теперь тебе о них нужно думать. – Она шмыгнула носом и опять посмотрела на Глеба: – Бежим назад. Чует мое сердце, там что- то неладное.
Мутант опять подхватил жену на руки и бросился назад. И чем ближе подбегали они к бывшему Соборному дворищу, где находились развалины соборов Прокопия Устюжского, Иоанна Устюжского, церквей Алексия и Богоявления Господня, Архиерейского подворья, а также, наиболее сохранившийся, и сам Успенский собор, тем явственнее слышались странно звучавшие фразы Святой:
– Храмовники! Выходите наружу! Наверху можно жить, радиация нам не страшна!
Короткая пауза – и снова:
– Храмовники! Выходите наружу!
Пауза.
– Наверху можно жить, радиация нам не страшна!
После короткого молчания – опять то же самое:
