Долгий путь к маленькой сердитой планете

– Что?

– Да так, ничего. Просто эта фраза показалась мне странной, – весело произнес он. – Я всегда был матерью.

– Извини, – спохватилась Сиссикс. – Я не хотела…

– О, ничего страшного. Это же правда. – Доктор Шеф посмотрел на нее, и глаза у него снова зажглись огнем. – К тому же, если ты считаешь меня своим родителем, быть может, ты будешь слушаться меня, когда я скажу тебе принимать эти проклятые минералы.

– Сомневаюсь, – рассмеялась Сиссикс. – В моем детстве был целый период, когда мои родители гнезда не могли заставить меня съесть что-либо помимо фасоли.

Она зашипела, когда доктор Шеф принялся отдирать рикситом упрямый клочок кожи у нее на плече.

– По крайней мере фасоль тебе полезна. И меня почему-то нисколько не удивляет то, что ты была упрямым ребенком, – произнес он, рассуждая вслух. – Не сомневаюсь, ты была та еще зараза, – со смехом добавил он.

– А то как же! – усмехнулась Сиссикс. – Я еще не сформировалась как личность.

По щекам доктора Шефа пробежала рябь, выражающая несогласие.

– Так, вот видишь, есть в вашем виде нечто такое, что я никогда не смогу понять.

– Тут ты ничем не отличаешься от остальной галактики, – вздохнула Сиссикс.

И правда, что в этой концепции такого сложного, что остальные никак не могут ее уяснить? Сама она никак не могла принять то, что ребенок, особенно младенец, имеет бо?льшую ценность, чем взрослый, уже обладающий всеми навыками, необходимыми для того, чтобы приносить пользу обществу. Смерть только что вылупившихся младенцев является настолько распространенной, что никто не обращает на нее внимания. Вот смерть подростка, уже готового опериться, – да, это печально. И все же истинная трагедия – это утрата взрослого, имевшего друзей, возлюбленных и семью. Сиссикс просто не могла выкрутить свое сознание настолько, чтобы принять мысль, что потеря потенциала почему-то страшнее потери достижений и знаний.

Доктор Шеф оглянулся, хотя никто больше не входил в лазарет.

– Послушай, я должен кое в чем признаться.

– Вот как?

– Я больше это никому не говорил. – Он понизил свой голос так, как это только было физически возможно. – Это тайна. Строжайший, абсолютный секрет.

– Я ничего не скажу ни одной живой душе! – преувеличенно серьезно произнесла Сиссикс.

– Помнишь, ты говорила, что люди совершенно не чувствуют запахи?

– Ммм… гмм…

– Не сомневаюсь, ты обратила внимание на то, что от людей на борту нашего корабля пахнет не так плохо, как от всех остальных людей.

– Точно. Просто я к ним привыкла.

– Ошибаешься. – Доктор Шеф сделал театральную паузу. – Я регулярно подсыпаю порошок сильного дезодорирующего средства в жидкое мыло в ду?ше. И втираю его в куски твердого мыла, которым пользуется Киззи.

Какое-то мгновение Сиссикс молча таращилась на него, затем расхохоталась.

– Ого! – задыхаясь, выдавила она. – Не может быть!

– Может, – подтвердил доктор Шеф, раздувая щеки. – Я начал так делать меньше чем через десятидневку после того, как устроился на эту работу. И знаешь, что тут самое смешное?

– Люди не чувствуют никакой разницы?

Доктор Шеф издал веселую мелодию.

– Люди не чувствуют никакой разницы!

Они оба еще продолжали смеяться, когда в комнату вошел Эшби. Волосы у него были влажные. Судя по всему, он только что вымылся. Сиссикс и доктор Шеф умолкли. Но затем хохот возобновился, еще более сильный, чем прежде.

– Мне нужно это знать? – спросил Эшби, переводя взгляд с одного на другого.

– Мы смеемся над людьми, – сказала Сиссикс.

– Что ж, – сказал Эшби, – в таком случае мне определенно лучше этого не знать. – Он кивнул на нее. – Линяешь раньше времени?

– Да.

– Прими мои сочувствия. Я подежурю вместо тебя.

– О, ты лучший из лучших! – Это было замечательное известие. Новая кожа плохо вязалась с чистящими и моющими средствами.

– Вспомни об этом, когда в следующий раз будешь смеяться над нами, стоящими на низкой ступени развития приматами.

Розмари просматривала документы у себя в кабинете – ну, точнее, в помещении, которое заменяло ей кабинет. До ее появления на борту