— Я знаю о вас достаточно, — отрезал он. — Ваше прошлое — помойная яма. Недаром именно вас выбрал Дамиан Грасаль, чтобы отправить сюда. Вы достойная протеже своего кукловода.
— Ваша светлость, вы обвиняете леди Арану, не имея никаких доказательств, — неожиданно подала голос Лили. — Пока их нет, вы клевещете на ни в чем не повинную женщину, выставляя себя злословником и лгуном. Это совершенно возмутительно! Подобное поведение можно простить невольнику с рынка, но не князю.
Заступничество Лили удивило, но не слишком. Она ведет себя в соответствии с выбранной ролью. Один Пламенный ведает, что у компаньонки в голове. Есть ли хоть что-то, что заботит ее выше собственных интересов?
— Вы совершенно правы, миледи. Я никак не могу подкрепить свою уверенность, что от спин двух очаровательных дам, приехавших в замок, тянется ниточка в Берльорд. Но прошлое леди Араны не скрыто за семью печатями. Оно ославило ее на всю Арманьелу.
— Моя вина так и не была доказана, — ощущая ком в горле, сказала я. — Это все слухи и домыслы.
— Во всяком слухе есть доля правды.
Я смахнула с лица упавшую прядь и невольно коснулась рукой щеки. Только ощутив на коже влагу, я осознала, что у меня текут слезы. Сердце раздирала боль, а из души словно вырвали кусок, не позаботившись залечить рану. У меня просто не осталось сил, чтобы бороться с чужим предубеждением.
— Арана… — пробормотала Лили и протянула мне шелковый платок.
Я вытерла слезы и посмотрела в холодные глаза Ристриха.
— Браво! — зааплодировал он. — Я же говорил, у вас талант.
Я подскочила и швырнула злосчастный платок в его сторону. Шелк мотыльком приземлился на камзол князя. Не глядя на него, я выбежала из столовой. Громкие шаги прозвучали гимном незаслуженного поражения.
— Арана! — окликнула меня Лили, но я не вернулась и пробежала мимо ошарашенного лакея, несущего поднос с бокалами вина. Хрусталь предупреждающе зазвенел, но не разбился. Напиток расплескался, и несколько бордовых капель упали на пол. Слуга облегченно вздохнул.
Я выскочила в коридор, проскочив мимо ничего не подозревающих стражей, и остановилась в одной из галерей, где села на пол, как любила делать, будучи маленькой девочкой, и, пока никто не видит, обхватила руками ноги. Уткнувшись носом в колени, я затряслась от рыданий. Мне стало больно. Ужасно больно от всей этой несправедливости и обидно, как тогда, когда Хейн стащила ледяные шарики с фруктами, а наказали меня.
Я не сразу услышала шаги.
— Не следовало бы вам сидеть на холодном, миледи, — проворчал Ристрих. — Все-таки на ваших плечах еще лежит обязанность продления рода.
Я не пошевелилась. Плевать я хотела на наследников Нерстеда! Он вообще не заслужил права прикоснуться ко мне, не то что требовать от меня сына.
Послышался скрип досок, и я ощутила, как рядом тяжело опустился Ристрих. Не верится, что князь позволил себе усесться на пол! Это ведь совершенно возмутительно поддаваться чувствам, не так ли? А Ино слишком привык следовать правилам…
— Простите, огненная. Похоже, я действительно погорячился.
Кто же заставил его извиниться? Нет, Ари, не нужно ему верить. Чем больше откроешься, тем больнее будет потом… Удивительно, но не Нерстед, притворявшийся камердинером Тейтом, похож на росомаху — символ своего рода, а Ристрих. Он, как и этот хищник, любит нападать из-за спины.
— Арана, возьмите.
Я всхлипнула, ненавидя себя за то, что он стал свидетелем моей слабости.
— Огненная, пожалуйста, посмотрите на меня…
— Уходите. Не хочу вас видеть, — пробурчала я.
— По крайней мере, вы со мной заговорили. — Я почувствовала в его мягком, обволакивающем голосе улыбку.
Моей щеки коснулся холодный шелк, и я подняла голову, столкнувшись взглядом с князем. При дневном свете его обычно зеленые глаза отливали синью. Осторожными движениями он принялся вытирать слезы с бархатной поверхности моих щек, очертил уголком платка скулы, осторожно провел мягкой тканью возле глаз.
— Я схожу с ума, не понимая, что мне делать, — тихо произнес он. — Сердце твердит мне, что вы говорите правду, а разум требует выбросить вас из своей жизни и забыть. Но я не могу. Больше не могу.
Его губы впервые прикоснулись к моим без напора, бережно поймали вдох, и я ощутила сладкий привкус пьяной вишни, которую кондитер добавил в десерт. Ино медлил, давая мне время, чтобы отстраниться или убежать, да что угодно сделать, чтобы не совершать того, чего не следовало, но я не смогла. Я не обожгла его лицо пощечиной, как поступила бы любая благородная женщина, и из моего рта не вырвалось ни одного обвинения. Наверное, с правилами было покончено еще тогда, когда я переступила порог хранилища и стащила книгу. Я никогда не могла жить так, как от меня хотели окружающие.
Его руки обхватили меня и прижали к себе, его губы слизали последние выступившие слезы, как сладкую карамель. Меня обволакивал его густой
