Я очень удивился. До сих пор моя манера одеваться возмущала только Мелифаро. Вот уж никогда не думал, что Шурф станет укорять меня за отсутствие какого-нибудь золотого лоохи до пупа, или что там нынче все дружно носят.
– Я имею в виду твое лицо, – подсказал он. – Очень хорошо, что ты наконец стал мастерски изменять внешность. Дело за малым: научиться не забывать, что ты это сделал. И возвращать себе нормальный облик, когда приходишь домой, а не ждать, пока само пройдет.
– А разве важно, как я выгляжу?
– Положа руку на сердце, не очень. В данном случае значение имеет не облик, а безупречность твоего поведения. Действие всякого колдовского приема должно заканчиваться в тот момент, когда его эффект перестает быть необходим. Хорошая привычка, пригодится, – строго сказал Шурф. И внезапно с обезоруживающей откровенностью добавил: – Но на самом деле, подлинная причина моего недовольства заключается в том, что я уже довольно долго тут сижу, а ты шляешься невесть где. Упрекнуть тебя за такое поведение я не могу, поскольку явился без предупреждения. Но я все равно сердит, что не застал тебя дома. Поэтому сразу нашел, к чему придраться. Извини.
– Потрясающе, – ухмыльнулся я. – А ты до сих пор не в курсе, что в Мире существует такая удобная штука, как Безмолвная речь? Надо было прислать зов, я бы поторопился.
– Да я и собирался. Но тут в гостиную пришла Базилио и спросила, в чем смысл жизни. Пришлось сказать.
– Ну ни хрена себе. Ты и это знаешь?
Шурф только плечами пожал. Дескать, какие пустяки.
– И мне тогда скажи, – потребовал я.
– В чем заключается смысл твоей жизни, я не просто не знаю, а даже предположить не возьмусь. Правдивый ответ на любой по-настоящему важный вопрос всегда существует во множестве версий. И выбор того или иного варианта зависит от личности спросившего. Не думаешь же ты, будто смысл жизни один и тот же для всех?
– Не то чтобы думаю, но вполне допускаю такую возможность. Ладно, а Базилио ты что сказал? Или смысл ее жизни – это секрет?
– Разумеется, секрет. Люди обычно предпочитают скрывать от ближних и гораздо менее важные сведения о себе.
– От тебя не секрет, – великодушно решила Базилио. – Сэр Шурф сказал, смысл жизни заключается в том, чтобы получить опыт. Наше сознание нуждается в опыте, как в пище, причем ест все, что дают. И, представляешь, все идет ему впрок! Даже в тот момент, когда нам кажется, будто мы страдаем, больны или безумны, наше сознание набивает этим опытом брюхо, крепнет, растет и взрослеет. А знаешь, что для сознания означает стать взрослым?
Я хотел было отрицательно помотать головой, но вместо этого почему-то сказал:
– Оно начинает осознавать свое бессмертие. Не верить, не надеяться, не догадываться, а просто знать.
Шурф посмотрел на меня с неподдельным интересом. Я узнал этот взгляд. Так он взирал на говорящего пса Дримарондо, когда тот, пристрастившись к чтению, начал анализировать прочитанное вслух. Дескать, надо же, я-то сам давным-давно до всего этого додумался, но от тебя подобной проницательности совершенно не ожидал.
Впрочем, ладно, пусть смотрит, как хочет. Роль ученой говорящей табуретки всегда была мне к лицу.
– Да, именно так он и сказал, – подтвердила Базилио. – А знаешь, что особенно здорово? С этой точки зрения получается, что неудавшихся, несчастливых судеб вообще не бывает, даже если родился слабоумным, калекой или чудовищем, как я. Для сознания и этот опыт – подходящая, питательная еда. И потом, кроме яви, всегда есть сны. Сэр Шурф говорит, что опыт, полученный там, тоже считается. Вообще никакой разницы!
– Потрясающе, – вздохнул я. – Представляете, я сегодня полночи говорил примерно то же самое. Про сны и про опыт, как величайшую ценность. По другому поводу и совсем иными словами, но по сути – один в один. Похоже, опыт – это и мой смысл жизни тоже. Заверните, беру.
– Держи.
Шурф взял со стола салфетку, аккуратно свернул ее конвертом и протянул мне.
– Спасибо, – сказал я, засовывая сверток в карман. – Иметь смысл жизни – дело нехитрое, а вот всегда носить его при себе – исключительная удача. Мало кому так везет.
– Это вы так шутите? – неуверенно спросила Базилио.
Мы озадаченно переглянулись. Хороший вопрос.
– Мы сами не знаем, – наконец сказал ей Шурф. – На первый взгляд, вроде бы шутим. На второй – в очередной раз пытаемся серьезно поговорить о самых важных на свете вещах. А как там оно на самом деле, разберемся когда-нибудь потом.
– В тот прекрасный день, когда я достану из шкафа это лоохи, подумаю: «Хорошая вещь, зря я его уже целый год не ношу», – надену, суну руку в карман и сразу обрету смысл жизни, – добавил я. – Вот тогда-то все и прояснится. Раз и навсегда.
Базилио улыбнулась, кивнула. Сказала:
– Когда-нибудь я тоже так научусь. Как вы.
– Чему именно? – хором спросили мы.
