любовников одновременно, твоя готовность помогать никуда не денется. Ты очень хороший друг и верный человек – по самому большому счету. Но это совершенно не гарантирует… Впрочем, дело не в каких-то гарантиях. Просто очень глупо будет с моей стороны профукать свою судьбу и положенную мне порцию силы, прельстившись счастливой возможностью стоять в твоей тени.
Я смотрел на нее, совершенно не представляя, что тут можно сказать. Аргументы у меня закончились, а эмоции еще не начались. И я очень надеялся, что они не станут торопиться. Это было бы очень некстати.
– Все сказанное, к сожалению, не означает, будто я готова прямо сейчас сбежать от тебя на край Мира, – вздохнула Меламори. – Совершенно не готова. Потому что – снова возвращаемся к пункту первому – с тобой хорошо. А человек слаб, особенно если этот человек я.
– Ладно, – кивнул я. – По крайней мере ты даешь мне время исправиться. Уже неплохо.
– Как, интересно, ты собираешься исправляться?
– Попробую максимально испортить тебе жизнь. Чтобы легче было сбегать от меня к буривухам, когда окончательно укоренишься в своем безумии. Скорых результатов не обещаю, но буду очень стараться. А потом, пару дюжин лет спустя, ты вернешься и знатно со мной поквитаешься. Всегда предчувствовал, что умру молодым. И теперь примерно понимаю, при каких обстоятельствах это произойдет.
Меламори рассмеялась. Ну наконец-то. Не представляю, чем это может нам помочь, но так определенно лучше.
– Можно с вами немножко посидеть? – спросила Базилио.
Она была почти так же печальна, как вчера, из чего я сделал вывод, что делегация из Графства Хотта по-прежнему оккупирует Замок Рулх и алчно пожирает там все свободное время Его Величества, которое можно было бы с гораздо большей пользой потратить на новую чирухтскую игру «Злик-и-злак». Например.
– Конечно, – ответила Меламори. – С каких это пор ты начала сомневаться?
– Просто у вас лица такие… – Базилио задумалась, подбирая нужное слово. – Умные! – наконец выпалила она. – Как будто сложную задачку решаете. А в таких случаях людям нельзя мешать.
Мы с Меламори изумленно переглянулись. Умные лица! Это у нас-то. Дожили. Вот что экзистенциальный кризис с людьми делает.
Впрочем, практика показывает, что, если меня окружить печальными барышнями, я действительно начинаю гораздо лучше соображать. Даже одна печальная барышня способна породить в моей голове условно разумную мысль. Две барышни повышают качество этой мысли до уровня полноценной неплохой идеи. И заранее страшно подумать, какие чудеса интеллекта я явлю Миру, если довести число окружающих меня расстроенных леди хотя бы до полудюжины. Надо запомнить на будущее – если когда-нибудь захочу посвятить себя умственной деятельности, ясно, с чего начинать.
Но прямо сейчас в моем распоряжении были всего две печальные барышни. А в голове – ровно одна идея. Простая, зато очень хорошая. И убивающая сразу множество зайцев, начиная от гарантированного улучшения настроения всех присутствующих и заканчивая очередным шансом узнать что-нибудь новое о про?клятом урдерском семействе, чьи разноцветные лица не давали мне покоя всего четверть часа назад, а значит, когда-нибудь снова явятся по мою душу. Как только я переварю все, что услышал от Меламори, лягу на пол, умру от горя, а потом воскресну, наделенный новой чудесной сверхспособностью как-то со всем этим жить.
То есть насколько я успел себя изучить, примерно к завтрашнему утру.
– Пошли в трактир, девчонки, – предложил я, мысленно размахивая перед их носами всеми своими мертвыми зайцами. Для пущей убедительности.
– Что?! – хором спросили они.
Меламори при этом выглядела возмущенной – какой может быть трактир, когда у нас тут моя жизнь не то рушится, не то просто не имеет смысла? А Базилио – крайне удивленной. До сих пор никто никогда не звал ее в трактир – ну а что, собственно, делать в трактире человеку, который не может есть нормальную еду? То-то и оно.
– В «Свет Саллари», – сказал я. – Во-первых, там каким-то непонятным мне образом поднимается настроение. Само, без усилий. Вообще ничего делать для этого не надо, пришел – молодец, садись и жди, сейчас все будет. Во-вторых, там можно не только бездуховно жрать, но и возвышенно сидеть на потолке. То есть у нас дома, конечно, тоже можно, просто повода нет. А там сразу появляется, потому что потолок разрисовывает очень славная художница, она всех зовет составить ей компанию. Ну и потом, в «Свете Саллари» живет синяя птица. В смысле птица сыйсу.
– Да ладно! – оживилась Меламори. – Не заливай. Они же не приручаются. Ты наверное перепутал.
– Честное слово, самая настоящая сыйсу. Выглядит один в один как та, из-за которой мой амобилер навсегда остался в графстве Хотта, когда эту красотку угораздило свить в нем гнездо[67]. Птицу зовут Скрюух. Считается, что она злющая, а на самом деле очень дружелюбная, только орет противно. В точности как я – в смысле репутации.
Почему-то именно этот аргумент оказался решающим. По крайней мере, обе барышни немедленно покинули кресла и встали у двери, испепеляя меня нетерпеливыми взорами. Как будто уже целый час никто никуда не может пойти – исключительно по причине моей нерасторопности.
Отлично.
Я ожидал, что в урдерском трактире будет царить идиллия, но ошибся – в том смысле, что там царило несколько идиллий сразу.
Идиллия номер один: сэр Кофа Йох, усевшийся рядом с леди Лари и взирающий на нее примерно с такой же нежностью, как на поставленный перед ним
