здоровью и имуществу остальных участников беседы. И специальные тарелки для битья – обязательный атрибут всякой дружеской, деловой или любовной встречи. Только в общественные места каждый ходит со своим запасом посуды, а отправляясь в гости, можно положиться на щедрость хозяина дома.
Нечего и говорить, что, узнав о столь прекрасном обычае, я пришел в восторг и решил немедленно его перенять. Меламори будет совершенно счастлива, да и я сам, чего греха таить, отлично заживу. Тем более, что тарелки тарелками, а топать ногами, стучать кулаком по столу, повышать голос и делать другие приятные вещи у чангайцев тоже не возбраняется. А вот заехать собеседнику в челюсть или выплеснуть ему в лицо остатки супа – уже совершенно недопустимое проявление несдержанности, стыд и позор.
Идеальный, я считаю, баланс. И окружающие целы, и ты душу отвел.
– Ничего подобного описанным вами чудесам в Урдере происходить не может, – подытожила госпожа посол. – А если бы хоть раз такое случилось, урдерцы, будьте уверены, позаботились бы, чтобы об этом событии узнали аж в Арварохе. Кричали бы о нем на всех углах, даже тысячу лет спустя после происшествия. Они там великие хвастуны!
И швырнула еще одну тарелку, на сей раз не на пол, а в стену. Да с такой силой, что осколки разлетелись в разные стороны. Один просвистел возле моего виска, как вражеская пуля. Не зря я не хотел идти на этот обед. Сердцем чуял смертельную опасность.
Из моего рассказа может показаться, что леди Мариенна Курчан была звероподобной громилой, как минимум двухметрового роста, с бицепсами размером в мою голову. Но нет. Перед нами сидела миниатюрная блондинка средних лет, с почти кукольным лицом, огромными ореховыми глазами, по- детски тонкими запястьями и трогательной манерой сдувать со лба отросшую челку. Но голос у нее при этом был низкий и гулкий. И такой громкий, что хоть уши затыкай.
Но я как-то постеснялся.
Выплеснув эмоции, леди Мариенна взяла деловой тон и принялась объяснять по пунктам:
– Начнем с разноцветной рожи вашего приятеля. И его бесстыжей брехни, будто это фамильное проклятие. Всякое, конечно, в жизни случается. Но учтите, если его предка действительно прокляли, это был кто угодно, но только не урдерский колдун. Тамошние вообще не умеют проклинать. Да и зачем бы им? Они же убить могут за любой пустяк, и никто слова поперек не скажет. Мой четвертый любимый рассказывал, что его младший брат однажды срубил дерево. Не знаю зачем, может, оно просто солнце ему заслоняло. И что вы думаете? Тут же из леса прибежал какой-то полуголый безумец, сказал, что он лучший друг этого дерева, метнул в мальчишку камень, тот упал замертво, а колдун еще полчаса вокруг его тела плясал, бормоча заклинания, и над деревом причитал. И никто его не остановил: по тамошним законам колдунам все можно. Лопнуть им четырежды в дерьмовом сне!
И, конечно, швырнула на пол тарелку. Мы с Джуффином переглянулись, тоже взяли по тарелке и, хорошенько размахнувшись, бросили их себе под ноги. Иногда надо показывать собеседнику, что ты целиком разделяешь его негодование. Это способствует установлению доверительных отношений.
– Смотрите дальше, – спокойно сказала леди Мариенна. – Вот вам объяснили, дескать, исчезать во время прогулки для урдерцев обычное дело. И снова брехня! Мой четвертый в жизни ни о чем подобном не слышал. И мне, когда я к его семье в гости приезжала, о таких вещах не рассказывали. Хотя, как я уже говорила, все урдерцы – хвастуны. Как дети малые! Если какой-нибудь деревенский колдун из окрестностей Йорилани ухитрится превратить рыбу в жабу или наоборот, будьте уверены, вам еще сто лет в любом поселке будут рассказывать про это диво, непременно упирая на то, что Йорилани тут совсем рядом, всего в десяти днях быстрой езды, а значит великий человек – их ближайший сосед. Следовательно, к его славе рассказчики тоже каким-то боком причастны.
На этом месте я невольно улыбнулся, а рассказчица снова метнула на пол тарелку. Но на этот раз как-то формально, не вкладывая в бросок душу. Было заметно, что ее эта тема тоже скорее смешит, чем сердит.
– Волшебные дети, которых якобы дарит море – это, конечно, полная чушь, – продолжила леди Мариенна. – Поверьте мне, все дети в Урдере рождаются самым обычным способом. Уж кому как не мне это знать!
Завершив фразу, госпожа посол машинально взяла в руки тарелку, но не стала ее бросать, а, немного подумав, аккуратно поставила на место. Видимо воспоминания об урдерском способе делать детей не вызывали у нее никаких неприятных эмоций.
– Насчет вашего предположения, будто в Урдере запрещено говорить вслух о людях, поступившим в учебу к колдунам, я, простите уж мою прямоту, тоже думаю, что это бред сухопутной рыбы, – сказала она. И умолкла, любезно давая нам возможность выразить охватившее нас негодование.
Джуффин сообразил это первым и швырнул на пол сразу две тарелки, одну за другой. Я решил проявить оригинальность и показал леди Мариенне кулак. А потом стукнул им по столу. По-моему, получилось эффектно. Во всяком случае, наградой мне стала извиняющаяся улыбка госпожи посла.
– Не подумайте, будто я с пренебрежением отзываюсь о вашей способности делать умозаключения. Просто вы не знаете урдерцев, как знаю их я. А если бы знали, сразу бы поняли, что о таком великом событии, как поступление родственника в обучение к колдуну, эти хвастуны не смогут молчать даже под страхом смерти. Младшую сестру соседа моего четвертого взяла к себе какая-то полоумная лесная знахарка. На таких условиях, что девица будет готовить еду, стирать тряпки и драить весь дом, а знахарка за это, так и быть, научит ее варить горькие зелья от безответной любви, простуды и ревматизма. Так этот тип, братец начинающей ведьмы, все дела забросил, годами колесил по стране, из одного трактира в другой, хвастался своей сестричкой-колдуньей и пил за счет восхищенной публики. И поглядели бы вы, как отчаянно ему завидовали все вокруг, включая моего любимого муженька!
