И пересказал ему все, что успел узнать за этот долгий день. Старался излагать коротко и последовательно. Только факты, без комментариев. Ну, почти без. Все-таки манеру говорить вот так в один миг не изменишь.
– Да, довольно любопытно, – равнодушно согласился Шурф, когда я умолк.
Довольно любопытно! Довольно!! Любопытно!!! И это все?!
Мать твою.
– В доме чангайского посла перед каждым ставят стопку специальных тарелок для битья, – сказал я. – Чтобы дать всем участникам трапезы возможность в любой момент выразить охватившее их возмущение. Жалко, что у тебя таких нет. Я бы сейчас грохнул парочку.
– Извини, что плохо подготовился к твоему визиту. Не знал, что тебе по вкусу чангайские обычаи. Впредь постараюсь это учитывать.
Так уже лучше, конечно. Практически как в старые добрые времена. В смысле, три дня назад.
– А собственно, какого рода помощи ты от меня ждешь? – спросил Шурф. – Я уже говорил, что не являюсь знатоком урдерских обычаев. И тех сведений, которые мне удалось почерпнуть из нашедшихся в нашей библиотеке источников, к сожалению, явно недостаточно, чтобы найти ответы на занимающие тебя сейчас вопросы. Там не было информации даже о традиции давать имена деревьям. О большем уже не говорю.
– Во-первых, мне было нужно, чтобы ты меня выслушал.
– Прекрасно. Я это сделал.
– Да, спасибо тебе. Кроме того, я хотел попросить тебя поискать в библиотеке сведения о способах исчезать вместе со следом. Ясно, что обычная невидимость и Темный Путь – не вариант…
– Не вариант, – согласился Шурф. – Я, безусловно, выполню твою просьбу, как только смогу выкроить хоть немного времени. Но, по правде сказать, заранее сомневаюсь в успешном результате поисков. Если бы такой способ существовал в рамках одной из описанных магических традиций, я бы о нем знал. Я не специалист по урдерской культуре, это правда. Но о магии знаю довольно много. Особенно о тех ее областях, которые имеют хоть какое-то отношение к способам скрываться и разыскивать. Всестороннему изучению этих вопросов я посвятил около двухсот лет. Не следует недооценивать мою профессиональную эрудицию.
– Ладно, – согласился я. – Не буду недооценивать. Просто всегда остается надежда…
– Тебе, насколько я помню, еще много лет назад объяснили, что надежда – глупое чувство. Удивительно, что ты по-прежнему продолжаешь за нее цепляться, – холодно сказал он.
На кого угодно другого я бы сейчас разозлился всерьез. Но сэр Шурф обладает удивительной способностью пробуждать во мне самые худшие качества. Например, покладистость. И, страшно сказать, терпение. Из веревок, которые он свил из меня за годы нашего знакомства, наверняка уже можно сплести лестницу до самой луны. И вторую, чтобы спуститься обратно. А остатками подпоясаться, чтобы сподручнее было лезть.
Вот и теперь я не встал и не ушел, а зачем-то принялся объяснять:
– В том-то и дело, что много лет назад. И по другому поводу. И, если на то пошло, совсем другому человеку. Цитируя, всегда следует учитывать контекст. И самое главное, речь шла вовсе не о той разновидности надежды, которую я испытываю сейчас. Когда надежда ослабляет и парализует волю, она – действительно глупое чувство. А когда дает силы и мобилизует к действиям, становится драгоценностью, отказываться от которой добровольно нет дураков.
– Ты совершенно прав, – неожиданно согласился Шурф. – А я лезу к тебе с поучениями, хотя ты пришел не за ними, а за помощью. Которую я вряд ли способен предоставить в нужном тебе объеме, но это не повод так безобразно себя вести.
– Да ладно, – отмахнулся я. – Всех нас порой заносит. Ты сколько суток уже не спал?
– Я бы предпочел оставить эту информацию при себе, – сказал он.
Взял со стола трубку и принялся ее раскуривать.
– Хорошее дело, – одобрительно кивнул я. И полез было в карман за сигаретами. Но рука так и застыла на полдороге, потому что в этот момент табак в трубке Шурфа наконец вспыхнул. И на мгновение озарил его лицо.
Штука в том, что в полумраке я теперь вижу гораздо лучше, чем прежде, а все-таки далеко не так хорошо, как коренные жители Угуланда, у которых прекрасное ночное зрение врожденное, совершенно в порядке вещей. Вероятно, это одно из естественных следствий проживания в Сердце Мира. По крайней мере, чем дольше я живу в Ехо, тем лучше вижу в темноте. Но, в отличие от местных уроженцев, подолгу читать ночью без лампы пока все-таки не могу. И деталей на расстоянии особо не различаю. В том числе, выражений лиц.
Поэтому только сейчас, при свете вспыхнувшей трубки я увидел, что друг мой выглядит, как наспех оживленный покойник, для которого вся эта имитация жизни, конечно, чрезвычайно мучительна, но он твердо решил терпеть до последнего. И виду не подавать.
– Так, – сказал я. – Понятия не имею, что именно у тебя стряслось. Но точно знаю, что оно стряслось. И что это какой-то лютый ужас. Конечно, ты имеешь полное право ничего не рассказывать. Но ты знаешь, какое у меня воображение. И какие кошмары я способен придумать, если ты не скажешь мне правду. И примерно представляешь, что я могу в связи с этим устроить.
– К несчастью, представляю, – согласился он. – Поэтому если бы у меня действительно что-то стряслось, я бы предпочел сразу поставить тебя в
