думай потом, как выбираться оттуда, куда тебя занесло.
– Сам не успел, но меня об этом не раз предупреждали, – кивнул я.
– Ну, хоть так. А по мере дальнейшего продвижения в магии, мы рано или поздно упираемся в стену, для преодоления которой обычного волеизъявления, помноженного на могущество и мастерство, недостаточно. На этом уровне работает только одержимость, граничащая с готовностью умереть на месте, если цели не удастся достичь. Поэтому в данном случае ты с твоим врожденным талантом впадать в отчаяние по всякому поводу – гораздо более подходящий исполнитель. Я все-таки слишком спокойно отношусь к подобным вещам. С моей точки зрения, смерть – ничуть не менее захватывающее приключение, чем жизнь. Я и ради собственного спасения вряд ли стала бы особо хлопотать. Впрочем, и не придется никогда. Совсем другая судьба досталась. И задачи тоже другие. И на Мост Времени я чаще всего хожу с целью хоть немного от них отдохнуть.
Я смотрел на нее как громом пораженный. Идея, что леди Сотофа Ханемер может не все, плохо укладывалась у меня в голове. А предположение, будто кое-что из того, что не может она, вполне под силу мне, не укладывалось в ней вовсе. До сих пор я все-таки думал, это просто такой воспитательный процесс. Обучение невозможному в невозможных же условиях. Стрельба в яблоко, расположенное на собственной голове и прочая экстремальная педагогика.
– Вот так-то, – усмехнулась она, увлекая меня в беседку. – Пора бы тебе уже привыкнуть к тому, что есть в Мире вещи, которые можешь сделать только ты сам. Дальше их будет становиться больше. Поздравляю, это прекрасный этап, хоть и страшновато поначалу.
– «Страшновато»! Суффикс ваш мне особенно нравится, – проворчал я. – Считается, что он указывает на «неполноту качества». Даже подумать не решаюсь, какова должна быть полнота.
– Правильно делаешь, что не решаешься. В некоторых случаях лучше не торопиться. А теперь, пожалуйста, задай мне твой конкретный вопрос.
– А то вы сами не…
– Разумеется, знаю. Но когда отвечаешь на вопрос, заданный вслух, ответ приобретает большую силу.
Ничего не попишешь, пришлось говорить. А ведь так надеялся, что ее понимание избавит меня хотя бы от этого.
– Как построить Мост Времени?
– Краткого пособия для начинающих, как ты сам догадываешься, не существует, – улыбнулась леди Сотофа. – Слов подходящих пока не изобрели. Поэтому мне придется не говорить, а показывать. Стой смирно и ничего не бойся. Ну или хотя бы просто не забывай, что ты мне всегда доверял. И я еще ни разу не дала тебе повода об этом пожалеть.
После столь обнадеживающего вступления мне захотелось с воем выскочить из беседки и убежать, куда глаза глядят. Но смутные представления о хороших манерах не позволили мне так поступить.
Когда она положила руки мне на солнечное сплетение, я внезапно вспомнил о любимом педагогическом приеме старых угуландских колдунов: держать собеседника за сердце, чтобы слушал внимательно и никогда в жизни ни единого сказанного слова не смог забыть. Но это меня даже отчасти успокоило – по крайней мере, понятно, что со мной собираются делать и зачем. И все, с кем вели подобные разговоры, остались живы, здоровы и даже в своем уме – в смысле, не более безумны, чем были до начала беседы.
Но леди Сотофа обошлась без хирургического вмешательства. Только шепнула:
– Сейчас ты узнаешь, каково быть мной. Кому другому не рискнула бы предложить, но ты справишься.
Заставила меня немного наклониться, сама привстала на цыпочки, прижала свой лоб к моему, и в следующий миг я уже смотрел с непривычно маленькой высоты ее роста, как падает на деревянный пол садовой беседки условно мое, а на самом деле чужое, конечно же, тело, слишком длинное и нескладное для такого полета; впрочем, в последний момент я его подхватил. В смысле, себя. И помог улечься поудобнее.
Только подхватил я его не руками и даже не усилием воли, как происходит в известных мне магических практиках, а не то вовремя уплотнившимся воздухом, не то землей, предупредительно поднявшейся навстречу падающему телу, не то кратковременным изменением законов тяготения – всеми этими факторами сразу и еще множеством других. Наверное, правильно будет сказать, что это простое действие я совершил всем Миром, потому что весь Мир – это и был я. Неподвижный, пульсирующий в бешеном ритме, равнодушный к себе и одновременно страстно влюбленный в каждый атом составляющего его вещества, почти бесчувственный, остро наслаждающийся всяким своим движением – разнообразный, противоречивый, яркий и никакой. Впрочем, естественной частью этой живой бесконечности, стремительно мчащейся к собственному свету сквозь собственную тьму, был человеческий ум – несколько более ясный и быстрый, чем я привык, но, в общем, вполне похожий на мой собственный, так что он стал мне надежной опорой, за которую бесконечность может уцепиться, когда хочет сказать себе: «Это – я».
Но на самом деле не я, конечно, а леди Сотофа. Вот так, надо понимать, она чувствует себя в тот момент, когда обнимает меня, радуясь встрече, разрезает пирог, поднимает на смех или сочувственно выслушивает, травит байки о старых временах – то есть, вообще всегда. Вот что такое, оказывается, быть по-настоящему могущественной ведьмой: в какой-то момент оказывается, что ты – это целый Мир. Ну или Мир – это и есть ты. Никаких границ. И ясно теперь, почему она может все, что угодно, и почему почти никогда ничего не хочет, тоже понятно, я бы и сам…
Впрочем, конечно же нет. Я-то совсем другой. Не Мир, но проносящийся сквозь него вихрь, атмосферный поток, кажется, это называется «циклон»; впрочем, неважно. Важно, что сознание я в ходе этой встряски все-таки сохранил. И ощущал по этому поводу двойную радость – собственную, яркую,
