Димитрий! И я стану царем! Наконец-то я смогу обрести власть, о которой так долго мечтал!»
Внезапно он вспомнил, что Федор Романов говорил про Василия: тот не видел царевича с младенчества и, значит, не подозревает о подмене. А дознание закончилось подтверждением несчастного случая. То есть, кем бы ни был убитый ребенок, для всего мира Димитрий теперь мертв. «Смогу ли я доказать свое происхождение? Конечно, ведь моя мать и другие родичи живы. Да и Романовы в случае надобности подтвердят, что я царевич. Ведь для того они меня и спасли, чтобы отблагодарил их, когда сяду на престол».
Мысль о том, что он сможет претендовать на трон самой огромной в мире страны, буквально сводила с ума. «Да и какой страны! Армия сильнейшая, народ богобоязненный, верный, женщины красивы как на подбор! И все это будет под моей властью, все подчинится моей воле!»
Немало времени понадобилось Димитрию, чтобы свыкнуться с мыслью о своем царском происхождении и будущем могуществе. Конечно, он жил при дворе французских королей, считался кузеном Екатерины и дядей ее детей, но всегда помнил, что это лишь удачная выдумка, позволившая ему занять высокое положение. По сути, он оставался сыном перчаточника. Но теперь все было по-другому. Волею случая он присвоил тело настоящего царевича и сейчас все больше ощущал себя сыном русского государя. Все чаще грезил он о будущей безграничной власти.
Между тем время шло, дни складывались в месяцы, а месяцы – в года. Димитрий рос, внешне все более превращаясь в послушника, но в душе призвания к служению не имел. Он все время ждал, когда появятся Романовы и призовут его на царство. Хотя, конечно, было понятно, что, пока царь Федор жив, ожидать этого не приходится.
Со временем Димитрий стал подмечать изменения в своем характере. Ему не сиделось на месте, все время куда-то тянуло, он то и дело нарушал устав монастырской братии, его часто наказывали, но это не помогало. В нем бушевала страсть к авантюрам и какая-то бесшабашная, граничащая с безумием удаль. Чем дольше он учился, чем глубже постигал православие, тем сильнее верил, что ему, царевичу, ничто не страшно, что он Богоизбранный и Господь охранит его от любых опасностей. Ему даже стало казаться, что он не вполне человек. Нет, он выше, раз уж он бессмертен, волен отнять жизнь у любого, да еще по совершенной случайности вселился именно в царевича. «Это не может быть совпадением, – размышлял он в восторженном исступлении, – определенно, я больше, чем человек. Я высшее существо!»
Вечером 7 января 1598 года Михаил Никитич Романов приехал к старшему брату Федору в знаменитые на всю Москву белокаменные палаты в Зарядье. Выскочив из саней и поеживаясь от трескучего мороза, он почти бегом направился к дверям.
Внутри стены и потолок палат были щедро украшены росписью, узкие окна с полукруглым верхом забраны резными решетками, лавки вдоль стен обиты красным бархатом. Хозяин восседал за длинным дубовым столом, заставленным кувшинами, блюдами, жбанами и кубками. Федор, увидев брата, улыбнулся и указал на обитый тисненной кожей стул, приглашая присоединиться к трапезе. Но тот, жестом велев слугам выйти, с ходу выпалил:
– Царь умер!
Федор Никитич ахнул, перекрестился на красный угол, пробормотав поспешно: «Покой, Господи», и нетерпеливо спросил:
– Кого наследником оставил?
Михаил развел руками:
– Никого. Сказал – на все воля Божия, с тем и преставился.
Глаза старшего брата блеснули. Опустив голову на грудь, он задумался. Михаил налил себе медовухи, выпил и сказал:
– Федор, надо срочно за Димитрием ехать.
– Погодь.
– Да чего годить? Объявим, что он жив, да надежных людей в Ростиславль пошлем. Наше время начинается, царь всю жизнь будет нам благодарен за спасение.
– Не торопись, Михаил, с этим всегда успеется.
– Что ты задумал?
Федор молчал. Казалось, в уме он просчитывает возможные варианты.
– Допустим, – наконец начал он, – что Димитрия нет. Кого тогда могут выбрать?
– Ну-у… Годунова могут. Тебя могут. Князя Мстиславского, Богдашку Бельского аль Шуйского.
– Нет, Бельский с почившей династией сродства не имеет, так что вряд ли осмелится… Федька Мстиславский, конечно, фигура видная, первый боярин в думе, но до меня ему далеко.
– Не пойму, куда ты ведешь?
– А вот куда, братец. Из всех бояр только три человека всерьез будут на трон претендовать – я, Василий Шуйский да Бориска. И шанс у меня неплохой. Так зачем же от нашего счастья отказываться да Димитрия звать?
Михаил в изумлении отпрянул:
– Да что ты, Федор? Да как же? Димитрий – царь наш законный, не можем мы его предать.
Федор Никитич нетерпеливо тряхнул головой:
– Ты вот что, Михаил. Сейчас отправляйся к братьям нашим и скажи им, чтобы про Димитрия ни слова. Наоборот, пусть бояр подговаривают за меня
