его именно так.
– Я… – Никита специально сделал паузу и даже помычал. – Эм-м…
– Можете называть меня Дэн, – позволил тот.
«Не представился, а именно позволил», – отметил Никита про себя.
– Так вот, Дэн, – начал он, – я не сказал бы, будто именно против воли. Меня все устраивало.
Судя по тому, как посмотрел, Дэн удивился. Задавать вопросы он, однако, не стал, только кивнул, поблагодарив за ответ.
«Кажется, он не понял, как вообще возможно подобное отношение, – подумал Никита. – Слишком дорожит собственной свободой?»
Никиту аж передернуло от подобной мысли.
«Ты просто не испытывал ничего похожего на то, что довелось пережить мне», – подумал он.
Дэн не просто выглядел молодо. Никита ощущал себя стариком по сравнению с ним. Наверняка тот приходился племянником, сыном или младшим братом кого-нибудь из высокопоставленных похитителей. На представителя «золотой молодежи» он не походил, хотя держался откровенно нагловато в присутствии людей старше себя, но вот на блатного тянул вполне.
Блатных Никита не любил. Он видел нечто омерзительное в самом факте их существования. Разумеется, идея о всеобщем людском равенстве – утопия, но все же осознавать то, что кого-то всегда поддержат, возьмут на прибыльную должность, посодействуют, помогут раскрутиться и всегда подставят плечо, на которое можно опереться, а ты сам лишен всего этого, – сильно коробило и даже оскорбляло.
– Ты просто понятия не имеешь, что значит стоять и ждать удара, – перейдя на «ты» (в конце концов, этот пацан был младше), сказал Никита. – Потому не смей осуждать.
Денис приподнял брови, но ничего не ответил и не стал оправдываться или разубеждать.
– Вы можете не верить, но я убийцу собственными глазами видел! – сказал он Нечаеву.
– Расскажите, – предложил тот, достав блокнот и обыкновенный карандаш.
Никита ожидал хотя бы диктофона, но кивнул и принялся за рассказ. Он говорил, говорил, говорил и не мог остановиться. Слова давались поразительно легко. Только к правде они имели весьма сомнительное отношение.
Однажды, когда Никита еще работал в московской ветеринарной клинике, его сменщица подверглась нападению. Девчонку спасло то, что она в детстве занималась какой-то борьбой.
«Вот даже не знаю, как вышло. Он в лифт запрыгнул, схватил, а у меня нога сама в колене согнулась, поднялась и как даст ему по яйцам», – рассказывала она во всеуслышание.
Феминистические настроения в одной отдельно взятой ветеринарной клинике тогда просто вскипели. Все сотрудницы ходили гордые, словно лично побили маньяка, скрутили, а потом сдали прибывшим на место преступления полицейским. Мужчины, которые поумнее, предпочитали с ними не связываться. Остальные получали высокомерные и презрительные взгляды, да еще и упреки в шовинизме, хотя, казалось бы, они-то тут при чем?.. Они точно не ходили по домам и не запрыгивали в лифты к незнакомым девушкам.
«А когда приехала полиция, – рассказывала сменщица уже поздно вечером, сидя в кабинете за закрытыми дверями и избавляясь от стресса посредством алкоголя, – я не смогла составить правильный портрет напавшего. Я говорила все противоположное. Он низкий был, а я называла рост под два метра. Он темноволосый, а у меня – рыжий».
Кажется, кто-то из находившихся при разговоре коллег назвал ее дурой. Причем опасной дурой, ведь маньяк наверняка напал на кого-то другого, и полиция схватила ни в чем не повинного человека из-за ее неправильных показаний. А вот Никита понимал ее и сочувствовал.
Видимо, в мозгах у людей стоят своего рода предохранители. Иногда они срабатывают правильно, не позволяя совершать критические ошибки: сесть в поезд, которому суждено сойти с рельс, например. А иногда дают сбой. Вот сменщицу и перемкнуло тогда, а Никиту – сейчас.
Ему почему-то казалось, что если он расскажет все как есть, убийца обязательно отыщет его. Глупость несусветная. Особенно на фоне мыслей о Диме. Однако ничего поделать с собой Никита не мог. Он врал, понимал это, хотел перестать, но стыд не позволял ему признаться в обмане. Поэтому он продолжал.
– Итак, Никита Андреевич, давайте подведем итог, – сказал Нечаев. – Вы видели низкого сутулого человека в мотоциклетном шлеме. Все верно?
Никита кивнул.
– А во что он был одет?
Пожалуй, на этот вопрос он мог ответить правдиво: мало ли в Подмосковье священнослужителей?
– В рясу.
Нечаев кивнул и пометил в своем блокноте.
– Извините, – сказал Никита. – А позвольте спросить, почему вы пишете так?
– Чернила слишком ненадежны, – ответил Нечаев и улыбнулся. – Простыми карандашами в космосе пишут, я же не хуже космонавтов, верно? Американцы в свое время угрохали кучу денег на создание ручки, способной писать в условиях невесомости, на кой – лично я не знаю. Мы посетили ваш
