Скоро оказались у приюта. Люди N перемахнули через ограду, подкрались к окнам и замерли, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь железную решетку.
Дверь приюта распахнулась, во двор выглянула сестра милосердия. Один аноним шагнул было к ней, поднял руки, будто силясь снять маску, но другой его удержал, шепнул что-то, и оба господина отправились восвояси. Калитка не понадобилась им и теперь – гуттаперчево подпрыгнув, они вмиг перебрались через ограду. Падежус, что с дерева наблюдал за всей этой интермедией, за проворными господами едва поспел.
Двинулись обратно. Напрасно Падежус крутил головой в поисках братьев, по пути, как назло, черные балахоны не попадались. Вступить в схватку с анонимами грэм не отважился. Хоть одного да надо взять живым, а люди N страшны в рукопашной: боли не боятся и дерутся, как черти, отчаянно и до смерти. При себе завсегда носят свинчатку, слепперы и трости-электрошокеры: то ли шум не переносят, то ли стрелять не умеют.
Анонимы покружили по улицам и вдруг ни с того ни с сего остановились. Один сунул руку в карман, вытащил колокольчик, позвонил, и посреди мостовой выросла Башня. Анонимы шасть на крылечко, только Падежус их и видел.
О том, что случилось, грэм обстоятельно рассказал братьям. Стали сутки напролет дежурить у приюта, сменяя друг друга, в надежде, что анонимы объявятся. Но день тянулся за днем, а навещать сироток люди N не торопились.
На Котовство визитеров было хоть отбавляй, да только граждан в серых костюмах-тройках среди них не нашлось. Разве что обнаружился один во фраке, но от такого лучше вовсе держаться подальше.
Седвик однако надежды не терял, к роптанию братьев был глух и не снимал засады ни днем ни ночью.
И оказался прав.
Первым ненастным апрельским деньком в приют пожаловал человек в маске – всего один, но это даже к лучшему. Вел себя аноним странно: будто ему нездоровилось или еще что. Походка нетвердая, движения заторможенные – не иначе пьян. В этот раз аноним лезть через ограду не стал: дети играли во дворе. Подошел, ухватился за прутья, застыл. Тут его и взяли.
Обрушились все скопом, как лавина. Надели мешок на голову, руки прижали к бокам, сверху прихватили веревкой – чтоб, значит, в колокольчик не извернулся, не позвонил, и потащили в свою обитель, где все давно было для допроса готово.
В карманах щегольского, добротного костюма обнаружились криво сшитая тряпичная кукла, фантик от конфеты и пуговица. Колокольчика не нашлось, а жаль.
Пока его вязали, волокли в подвал и усаживали на стул, аноним не проронил ни слова, как воды в рот набрал. Хотели снять маску, поглядеть, каков субчик собой, да куда там – будто приклеена.
Стали спрашивать по всей форме: кто таков, откуда, что делал в приюте? Молчит. Ладно, раскалили докрасна длинную иглу, помахали перед носом для пущей убедительности, да и вонзили в ладонь, проткнув насквозь. Аноним даже не пикнул, сидит как сидел. Взялись за клещи, немного поработали над наружностью угрюмого субъекта. Без толку. Все равно что покойника пытать.
Седвик не стерпел, принялся за дело лично. Клещами за край маски цап, и ножичком, ножичком. Аж вспотел, зато наружность молчуна предстала в лучшем виде. Братья ахнули. Посмотреть и впрямь было на что.
Изумленным взорам открылось миловидное личико барышни. По-мальчишески короткая стрижка делала ее похожей на подростка. Глаза смотрели отрешенно, черты лица застыли, словно из воска вылепленные. Окинув комнату невидящим взглядом, девушка лишилась чувств. Пытать пленницу больше никто не отважился, да и незачем – проверив пульс, Седвик понял, что незнакомка мертва.
Дневник Нейтана.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. Дом, милый дом
Фейлор шел на работу. Он то и дело крутил головой и передвигался короткими перебежками. Охрана правопорядка в Блэткоче дело нелегкое. Как можно охранять то, чего и в помине не было?
На службе младшего констебля ждал сюрприз. У дверей участка выстроилась огромная очередь из отъявленных мерзавцев. Даже по меркам Блэткоча. Только по чистой случайности среди них не оказалось ни одного полицейского. Час был слишком ранний.
