из диалога с женой, сумеет припомнить что-то новенькое?
Но сейчас – без двадцати час ночи – звонить было явно поздно.
Профессор замешкался, выходя из комнаты, а туда уже ворвались телевизионщики и стали настраивать аппаратуру перед записью.
– Что сейчас будет? – спросил профессор у одного из них.
Тот отвечал со всей почтительностью – и к одному из руководителей канала, каковым являлся Остужев, и к собственной программе: «Записываем «Поговори!».
Услышав это, профессор решил остаться. В самом деле: он трудится на канале три года. Канал существует, можно сказать, за счет того, что паразитирует на его изобретении – а ученый ни разу не видел от начала до конца ни одной снятой здесь передачи. Только урывками. Все ему некогда. А фактически, подумал он, это не что иное, как барски-пренебрежительное отношение к продукту, который (как он про себя считал) обслуживает низменные интересы не самых развитых масс. Может, ему стоит разобраться в феномене телепопулярности? Может, на самом деле все не так однозначно? И есть еще что-то, помимо неразвитых вкусов неразвитого населения, которому потакают циничные телевизионщики?
Вдобавок дома Остужева ровным счетом никто и ничто не ждало. Спал он, особенно когда не принимал антидепрессанты, мало, четырех-пяти часов хватало. Так зачем ему стремиться в свой поселок на Рублево-Успенском шоссе?
И профессор решил остаться в аппаратной. Его все знали, и никто, разумеется, не посмел бы выгнать главного изобретателя из святая святых. Напротив, откуда-то материализовалась незнакомая девушка, любезно проворковала:
– Хотите посмотреть, Петр Николаевич? Присядьте вот здесь. Принести вам чаю, кофе, воды?
– Нет-нет, благодарю. Спасибо, ничего не надо.
Запись ток-шоу была организована так же, как любого толковища на любом канале: зал с массовкой, кресла для спикеров, ведущий. Из аппаратной вели действо режиссер и продюсер. Имелось только два, но важных исключения, связанных с местной спецификой. Так как связь с потусторонним миром осуществлялась по ночам, программы приходилось писать исключительно за полночь. Вдобавок в эфир духов выводили следующим образом: в спецаппаратной (где сейчас находился профессор) устанавливали контакт с нужным лицом из загробного мира. Из студии ведущий устно задавал вопросы. Специальная стенографистка дублировала их для верности в письменной форме на «передатчике Остужева». Затем дух отвечал (если отвечал): буковки (или даже «эмодзи») появлялись на экране дисплея. И тогда их немедленно проговаривали вслух дежурный актер или актриса. Звук их речей отправлялся назад в студию, и ни у кого не возникало сомнений, что разговор идет непосредственно с загробным миром. Правда, случались помехи и небольшие задержки – словно общение происходит с космическим кораблем где-то на орбите Луны. Но это обстоятельство придавало даже, как говаривал Чуткевич, определенный «фан»: типа, не все так легко и просто в общении с умершими.
Конечно, можно было подготовить вопросы и записать разговор с
Вот и сейчас техники в спецаппаратной начали устанавливать связь с загробным миром, увидели, что нужный им
– Исполнился ровно год, как ушла из жизни всенародно любимая певица Полина Лайт. – На мониторах появилось изображение героини: загорелая красотка с большим бюстом.
Остужев подумал, что, как часто бывает на телевидении, в словесах ведущего имеется большая доза перебора: никакая Лайт не была всенародная любимица, он, к примеру, хотя фамилию ее и встречал, но нисколько ее не любил и песни ни одной не слышал. А Мореходов нес свое:
– Однако споры вокруг наследства и наследников Полины не утихают до сих пор. И главный из них – с кем останется сын певицы, трехлетний Федор? Сейчас его воспитывает гражданский муж умершей, телеведущий Прохор Восьмерницкий, который даже не позволяет ребенку видеться с отцом и матерью Полины – с его родными бабушкой и дедушкой! Владимир Петрович, отец певицы, сегодня гость нашей студии! А главное – у нашего канала, впервые в истории телевидения, – градус пафоса в речи ведущего все повышался и повышался, – появилась возможность, – накал достиг наивысшей точки, – спросить мнение о создавшейся ситуации у самой покойной Полины Лайт!
Редактор, управляющий массовкой – в уголке, вне прицела камер, – поднял транспарант, на котором значилось: «УДИВЛЕНИЕ, ВОСХИЩЕНИЕ» – и аудитория отозвалась послушным восторженным ревом.
А Мореходов уже поскакал по теме, аллюр три креста:
– Владимир Петрович, отец Полины, только что вышел из больницы, куда был госпитализирован с подозрениями на инфаркт…
Огромные экраны в студии показали дородного, румяного мужчину под шестьдесят, голого по пояс. Хотя он сидел на довольно-таки сиротливой больничной койке, ничто в нем не создавало впечатления, что он хоть чем-нибудь болен.