Этих «других сторон» было не так уж и много. Я задумчиво покрутила поясок от халата и, проклиная себя за дрожащие нотки в голосе, спросила:
– И? Какие они?
Парень бросил на меня косой взгляд и ласково погладил нервно дрожащие пальцы.
– Обыкновенные. Мама молчаливая. Папа бешеный.
Ему снова не нужно было объяснять, о ком именно я спрашиваю. Удивительно, как он всегда понимал, что именно я хочу, с полуслова, довольствуясь одним лишь намёком на намёк.
– Я не хотел, – ворчливо объяснял он. – Правда, не хотел. Но если выбирать между твоей жизнью вдали от меня и смертью, то я выбираю жизнь.
Я вздрогнула.
– Вдали? Северов, я не хочу вдали! С чего вдруг вдали-то?
– Не хочешь? – Арсений внимательно на меня посмотрел. Задумчиво. Тревожно. А я мысленно отвесила себе подзатыльник.
– Это же очевидно, – я обвела пальцем кусочек пластыря на шее и заглянула в чёрные глаза.
– Не для меня, – заупрямился он. – Скажи.
Я улыбнулась, по-детски радуясь неприкрытой нужде, пылающей в глазах моего Северова. Моего. Боднула лбом колючий подбородок и потянулась за быстрым поцелуем, когда дверь без стука распахнулась, и в комнату с жутким грохотом вкатилась Просто Полина Ивановна собственной персоной. Именно вкатилась.
Женщина была в белой рубашке, заправленной в чёрные брюки-галифе, в чёрной шляпке таблеткой с кокетливо откинутой вуалькой, в высоких сапогах и с неизменной двустволкой. Однако, при всём при этом, она сидела в инвалидной коляске, которая устрашающе скрипела, кряхтела надсадно, словно столетняя старуха, давно отжившая свой век.
Да и сама Полина Ивановна выглядела ненамного моложе своего транспортного средства. За те несколько недель, что я её не видела, она очень сильно постарела и осунулась. На коже появились старушечьи пигментные пятна, пальцы, удерживающие ружьё, подрагивали, а в рыжих волосах отчетливо проглядывали седые пряди.
Неизменным остался только стиль и характер.
– Разврат хоть был? – молодо блестя голубым глазом, поинтересовалась тётя Поля и одобрительно хмыкнула, глядя на шею Арсения. – Можете не отвечать. Вижу, что был.
Лёшка подкатила кресло к окну и попыталась незаметно выскользнуть из комнаты.
– Стоять! – рявкнула Полина Ивановна и недовольно спросила то ли у меня, то ли у Лёшки, то ли у воздуха, заполнившего пространство между нами: – Что ж вы у меня такие болезные все, а?
Я смотрела на женщину, искренне не понимая, что могло приключиться с ней за те несколько недель, что я её не видела. Вскользь посмотрела на обиженного Северова, говоря безмолвно: «Не обижайся, любимый. Я всё скажу, я покажу и докажу. Замучаю тебя своими признаниями, достану, требуя доказательств любви, но не сейчас. Прости».
Парень устало вздохнул и погладил рукав моего халата, когда я поднялась с кушетки, чтобы подойти к Полине Ивановне, уже открывшей для меня свои объятия.
– Тётя Поля, что с вами произошло?
– Это старость, детка, – ответила женщина и цыкнула на всхлипнувшую Лёшку. – А может, расплата за грехи… Балбес уже успел рассказать?
Под балбесом, судя по обречённому ворчанию за моей спиной, подразумевался Северов, что же касается остального, то я терялась в догадках.
– Впрочем, если бы рассказал, ты бы не спрашивала… Лёшка, кончай реветь! В сотый раз говорю, что ни о чём не жалею. Я даже рада, что так получилось, если этому, конечно, можно радоваться… Северов, открой окно. Курить хочу.
Арсений поторопился выполнить – пусть будет – просьбу, и Полина Ивановна глубоко и вкусно затянулась синеватым дымом.
– Да, – прохрипела она, откашлялась и повторила: – Да. Рада. Жалею только, что Лёшке не понадобилась вся моя кровь. Она хорошая девочка, хоть и глупая пока. Пусть живёт.
– Ничего не понимаю, – пробормотала я, а Лёшка кулаком вытерла слёзы.
– Да просто всё, – тетя Поля стряхнула пепел на макушку унылого кактуса, стоявшего на подоконнике, и спросила: – Про саркофаги что знаешь?
– Ну, что они как-то помогают восстанавливаться людям с такой кровью, как у нас.
– Можно и так сказать, – кивнула женщина. – Но по большому счёту, это работает как заправка. В машине заканчивается бензин, в людях со слабой кровью нанороботы не справляются с нагрузкой, требуют дозаправки. Вот в саркофаге мы Лёшку и дозаправили.
– Нанороботами? – уточнила я. – А где вы их взяли-то?
Полина Ивановна окинула меня мрачным взглядом, и до меня, кажется, начало доходить. Я вспомнила подслушанный между Евангелиной и Цезарем разговор, по крупицам сложила всё узнанное мною об особенностях моей крови и пробормотала:
– Погодите. Эти ваши саркофаги, они что же, как капельница для переливания крови работают? Или нет, – паззл складывался, и картинка становилась
