каникулами.
– Уехать? Без тебя? И впервые слышу, что у тебя есть двоюродная сестра.
– Ладно, может, она не совсем двоюродная и мы с Анной не общались лет двадцать… тридцать… пятьдесят, но, уверена, она будет рада повидать внучатую племянницу.
– О существовании которой пока даже не подозревает?
Наметившаяся у бабушки на лбу складка подтвердила догадку, но через миг её глаза наполнились сталью.
– Это не обсуждается, – отрезала она, отворачиваясь к плите, и принялась энергично выскребать на сковородку остатки теста. Брызги масла с шипением запрыгали вокруг последней порции оладий. – Я уже забронировала для тебя билет на завтрашний поезд, он отправляется со станции в семь утра.
– Никуда не поеду! – возмутилась я. – Так-то ты решаешь проблемы? «Это не обсуждается», и всё?
Бабушка резко развернулась, наставив на меня деревянную ложку, с которой сорвалась капля теста.
– Я честно пыталась по-хорошему, надеясь на ответный шаг с твоей стороны, и мне неприятно заставлять тебя, но если придётся…
– Спасибо за предупреждение! Теперь я знаю, чего ожидать!
Она раскрыла рот для ответа, но осеклась, заметив в проёме Касинеля.
– Прошу простить за вторжение, я лишь желал предложить помощь по обустройству ужина. – Его глаза с некоторой опаской пробежались по выставленным блюдам и остановились на сковороде с оладьями. – О, вы тоже их печёте?
– Простите? – переспросила бабушка. – «Тоже»?
– Виски рассказала, что учит вас готовить. Не сомневаюсь, что с такой одарённой наставницей ваши усилия скоро принесут плоды.
– Конечно! – поспешила вклиниться я. – Если уж за что-то берусь, то довожу до конца. Всё правильно, ба, молодец, теперь можешь переворачивать оладьи другой стороной.
Встав спиной к Касинелю, я состроила умоляющую рожицу. Её лицо вытянулось, потом втянулось обратно.
Бабуля прожгла меня взглядом, после которого от особы с более чувствительной совестью остались бы только дымящиеся ботинки, поддела край блинчика лопаткой и сладчайше уточнила:
– Уверена, одарённая ты моя? А не кажется ли тебе, что серединка ещё не допеклась?
– Э-э, ну ты там сама смотри по обстоятельствам, я же учила тебя импровизировать! – Я сунула Охотнику поднос с чашками, подтолкнула его в коридор, а сама схватила заварочный чайник и блюдо с кексами. – Мы с инспектором пока отнесём это в гостиную.
Чаепитие прошло на удивление гладко. Бабушка с мастерством опытного дознавателя атаковала Касинеля самыми разными вопросами, большая часть из которых разбилась о потерю памяти и его ясный спокойный взгляд. Я же сосредоточилась на незаметной проверке еды. Всё оказалось чисто. Что уже само по себе было подозрительно.
Точку в беседе поставила кукушка, вылетевшая из напольных часов и возвестившая полночь.
– Похоже, он хороший человек, – задумчиво протянула бабуля с порога, наблюдая, как Касинель шагает к калитке.
– Так и есть, – насторожённо подтвердила я.
– И с физической подготовкой всё в порядке, сумеет за тебя постоять, – продолжила она, побултыхав недопитый Касинелем чай и вглядываясь в осадок.
– За меня?
Бабуля отставила чашку, прищурилась в последний раз на удаляющуюся широкую спину и кивнула.
– Ладно, можешь никуда не уезжать, но с двумя условиями: людные места будешь посещать только в его сопровождении…
– Легко! Я ведь уже сказала, что мы с Неттой и Чезаре помогаем инспектору.
– …и наденешь кренделёк.
– Что?! Добровольно поставить на себя маячок? Нет уж, спасибо.
– Тогда – утренний поезд, – отрезала бабушка.
Я стиснула зубы.
– Ладно, кренделёк так кренделёк.
Видя, что одержала победу в главном, бабуля смягчилась.
– И, конечно, никаких свиданий с ним.
– Ба, – покраснела я.
– Этому молодому человеку уже явно исполнилось двадцать один, – строго заметила она. – Вот станешь совершеннолетней, тогда встречайся с кем захочешь. После моего одобрения, конечно. К тому же не забывай, что он многого о себе не помнит.
– Из-за травмы, – быстро вставила я.
