Вы одежду живому шьёте иль саван трупный? Для кого шерстяная пряжа, льняная нить? Заполощется пряжа с льняною цветною нитью Между миром загробных и светлым миром живых. Чем же день ваш окончится, что будет с вами после, Как работу оставив, вы встанете, чтобы уйти? А окончится день наш назавтра, когда издалёка Трубный глас боевого рога услышим мы. Где впервые предстанет пред взором людским работа, Эта ткань, что пронизана лунным холодным светом? Там, где войско сбирается и ожидает битвы, Там, на склонах горных, отвесных, высоких, крутых. Сколько там развеваться по ветру вашей работе, Когда согнуты луки и вынут из ножен меч? От утра и до вечера, с вечера до рассвета Развеваться по ветру работе нашей тогда. Что за зверя на ткани вышили вы, что за чудо? Кто на созданном вами полотнище будет жить? На полотнище вышили мы дар войны прекрасный, Волка древнего, что от пращуров к нам перешёл. Так пели женщины и девушки, и это пение взволновало всех: каждый припомнил прошедшие дни, когда живы были их предки и знамя их развевалось по всему свету.
Лесные жители угостили горожан чем могли, а затем гости разошлись по домам, но через день жители Дола вновь отправились в лес – Лесного Сумрака схоронили в кургане при великом стечении народа.
Многие поговаривали, что, несомненно, двое нападавших были из тех, что ограбили Гроша Долговязого и Оленебоя. В числе этих многих был сперва и Щетина, но несколько позже, поразмыслив, он изменил своё решение. Он говорил теперь, что такие, как эти, сперва перебили бы всех, а затем уже принялись грабить. Те же, кто не любил ни Гроша Долговязого, ни Оленебоя, решили, что не станут утруждать себя поисками ограбивших дома двух
