глазам. – Перейдешь на заочное, это вообще не образование… а танцы твои…
– Мам, ну послушай…
– Боже мой, ты же еще так молод! – теперь мама почти рыдала. – Жизнь только начинается, а ты уже решил все угробить! Вот так запросто швырнуть к ногам какой-то проститутки, – она громко шмыгнула носом и продолжала уже абсолютно спокойно: – Я понимаю, ты влюблен и меня не слышишь. Но я тебя очень прошу: подумай, пожалуйста, обо мне. Я не настолько здорова, чтобы так волноваться.
Она деланным нервическим жестом распахнула холодильник и вынула корвалол, резко выколотила в рюмку несколько капель и выпила, даже не разбавив. А Шура неожиданно обнаружил, что его трясет. Вот просто натурально колотит гневная лихорадка. Он сжал пальцами виски и тихо произнес:
– Мам, не надо так.
– Что?! – ее истерика автоматически взлетела на несколько пунктов. Шура все никак не мог к этому привыкнуть. – Ты проводишь время с дешевыми шалавами, подстилками торгашей, и еще говоришь, как я должна себя вести?! Может быть, ты собираешься привести ее и сюда, в этот дом? Да, сынок, ты еще прикажешь мне ее уважать, ценить и лелеять?! Да?
Шура подумал, что нужно уходить, иначе у него лопнет голова от всех этих артистических нервов и надуманных жестов второсортной мыльной оперы, до которых его мать была большая охотница. Он отставил в сторону пакет молока, не заметив, что смял его, и на пол закапала белая струйка, он не мог больше…
– Ты куда это собрался? – мать, сурово поджав губы и уперев руки в бока, кинулась за ним в прихожую. – К этой дряни?
– Мам, успокойся, – пробормотал Шура, завязывая шнурки на ботинках. В висках гремело; он сдернул с вешалки куртку и шарф, в который мама тотчас же вцепилась:
– Не пущу! К этой проститутке – не пущу!
– Мама, да нет у меня никого! – рявкнул Шура. Он никогда не повышал голоса на маму и сейчас даже не осознал, что же все-таки произошло, и почему она влепила ему пощечину.
– Ты как с матерью разговариваешь, гаденыш?! И не смей отворачива…
Шура выскочил в подъезд, и остаток фразы оборвала захлопнувшаяся дверь. Он чуть ли не кубарем скатился с лестницы и вылетел из подъезда в метель и ночь; щека горела как от прикосновения утюга. Шура не знал, куда идет через весь этот снег и не замечал, что по щекам скатываются слезы. В конце концов, он привалился к фонарному столбу и сел в сугроб, захлебываясь от совершенно женских рыданий. Ну почему, почему, почему…
Когда снег из-под колес подъехавшего автомобиля хлестнул его по рукам и груди, то он даже не удивился. Поднялся, открыл дверь и сел.
Странно, однако чем дальше уезжал от дома красный автомобиль, тем спокойнее у Шуры становилось на душе, будто ссора с мамой вычищалась из его памяти и вообще случилась не с ним. Он утонул в мягком кресле-ковше, вытянув ноги к печке, и ни о чем не думал. В динамиках мурлыкал Мумий Тролль, почему-то почти не раздражая.
– Как ты узнала, что я выйду? – спросил Шура.
Улыбка Лизы казалась ему нарисованной в воздухе улыбкой Чеширского кота. Вернее, кошки.
– Ты не вышел. Ты выбежал, – уточнила Лиза.
– Как ты узнала? – повторил он.
– Это важно?
Шура рассмеялся.
– Нет, – впервые за весь день ему было спокойно и легко. Если бы ему сейчас сказали, что он поругался с мамой, что повысил на нее голос и получил пощечину, а потом ушел из дома, то он бы попросту не поверил – слишком все это не вязалось с покоем, воцарившимся в нем. – Куда мы едем?
– Это важно?
– Важно, – ответил он и снова рассмеялся. – Нет. Неважно. Послушай, чем это пахнет? Трава?
– Ты куришь траву?
Шура погрозил ей пальцем.
– Это не-хо-ро-шо, девушка. Курить траву очень нехорошо.
– Но ты, тем не менее, курил ее, – сказала Лиза и уточнила: – Пару раз, не больше. Мама не узнала.
Он кивнул.
– Чем это пахнет?
– Пачули, – улыбнулась Лиза. – Цветок такой.
Автомобиль свернул в проулок, спугнув зазевавшегося прохожего. Лагутенко сменила группа «Ленинград», передававшая привет Морриконе.
– Пачули, – повторил Шура. – Странное название. Послушай, если ты все про меня знаешь, то зачем задаешь вопросы?
Еще один проулок – и Шура увидел клуб под странным названием «Двери в небо». У входа были припаркованы несколько недешевых машин, и стильный молодой человек говорил по телефону, не выпуская изо рта тонкой сигареты.
