И потому для многих мародеров, рабовладельцев или сбрендивших от потерь, ненависти и мщения вояк, мало интересной и не представляющей никакой коммерческой или садистской ценности. Остановившись, он на минуту замер, словно прислушиваясь к звукам, и тихо сказал:
– Сегодня ночью умер в нашем селении очень почтенный и уважаемый человек. Он не воевал, всю жизнь был учителем в школе. Мы смиренно просим не стрелять сегодня, дайте женщинам его спокойно похоронить…
Команданте склонил поседевшую от войны голову:
– Обещаю.
И никто не посмел стрелять.
А днем видят воины, опять идет этот старец к их лагерю, на самом виду пробираясь. Подняв повыше палку с какой-то белой тряпкой, стараясь, чтоб издалека заметили, шальным выстрелом не убили, и большой сверток к груди прижимает.
Побледнел наш команданте, аж губы стали зубов белее. Что-то не так случилось у селян, отомстить за что-то вдруг решили. Все думаем, конец, старик уже совсем старый, слепой к тому же, и нас хочет на тот свет с собой увести…
Приказал команданте всем подальше отойти, сам вышел старику навстречу.
– Что случилось? – Осторожно старика спрашивает.
А старик сверток протягивает и отвечает.
– Спасибо вам за уважение к нашему учителю. Его последней волей было передать вам это.
Принял команданте сверток обеими руками, как обычай местный велит, и удивился его неожиданной легкости и теплу, излучаемому изнутри. И словно чем-то знакомым повеяло, домашним и близким.
А дома они все давно уже не были, и странно, что вообще помнили, что это такое. Ведь если посчитать временем для этого поколения воинов, то шла эта война не менее чем два десятка лет, а то и больше…
А старик и говорит:
– Этот хлеб наши матери испекли для поминок. Просили помянуть его добрую память. Такова и была его воля.
Лежал в кармане команданте приказ взять это село, еще вчера должен был он поднять последних воинов и бросить их в бой. Село было ничем не примечательное, несколько покосившихся хижин да сараев. Но обороняли их такие же сорвиголовы, пришедшие из глубины континента, давно разоренного и отравленного войной, и которым терять было нечего. И возможно, в кармане их командира лежал такой же приказ – взять на рассвете их полузатопленные муссонными дождями временные укрепления. А селение оказалось посредине, без энергии, без связи, без защитных стен или подземных убежищ, над ним пролетали самолеты, проезжали танки, проходили разрозненные отряды в форме разных армий, а оно все стояло и не желало вымирать… И смотрели на его окна, едва освещенные горящими лучинами, забывшие о мирной жизни измученные люди, с таким чувством, словно пытаясь вспомнить нечто очень важное.
И на следующий день никто не стрелял.
Три касания в секунду
Ольга Шатохина
Мост! Кто назвал мостом это скользкое недоразумение – две кривых ветки, три хлипких дощечки, а под ним снежная каша и вода журчит, бодро и нахально, будто и не мороз вокруг. За спиной вросшие в землю дзоты, и вросли-то ведь совсем немного с середины прошлого века. Умели предки строить. А что на них мох, опавшая листва и снег толстым слоем, так оно и лучше для маскировки. Говорят, где-то в Азии изобрели прибор для замораживания слёз и стрельбы ими по обидчикам. Вот что мне необходимо! Сейчас залезу в какой-нибудь дзот и буду горькими слезами, очередями и одиночными, стрелять по тем, кто проложил тропу через этот мостик, который прогнил и покривился, когда еще и дзотов никаких тут не было, разве только шатры воинства Лжедмитрия стояли.
– Всё переврали, всё! И бежал он не после сражения, а до. И не из Марафона в Афины, а из Афин в Спарту. И не 42 километра, а 240.
– И что, добежал?!
– … а потом сразу обратно.
Позади старые дзоты, впереди камера над забором злым глазом таращится, уууу, чтоб тебя белки поскорее нашли и провод перегрызли! Тропа извивается по краю между забором и речкой. Понастроили тут коттеджных поселков, а мостик починить некому…
Рассказывают, что на большом марш-броске белки отчикали зубками компостер на контрольном пункте, уронили в дупло, теперь лежать ему в недрах дерева до скончания веков. Потом инопланетяне прилетят на Землю за драгоценным мореным дубом. Пятиглазый-восьмищупальцевый местный
