И я с ужасом осознаю, что мне ясен ход ее мыслей, что теперь я могу понять ее логику.
Чем больше Смотрителей – тем больше тех, кто освобожден от службы в Корпусе. Моро ничего не пыталась сделать для того, чтобы улучшить положение Смотрителей, и правильно: пускай Смотрители будут не в чести, ведь тогда больше людей достанется Корпусу. Скорее всего, она даже полагала, что таким образом помогает Корпусу, приближает день нашего возвращения домой. Я слышала, что у нее в Арголисе остались муж и двое детей, и она хочет вернуться к ним как можно скорее, но этого недостаточно, чтобы оправдать ее, ведь и силенты, пострадавшие из-за нее, тоже были чьими-то родственниками. Тогда, в Арголисе, у них был выбор: идти или остаться – и они пошли с нами, хотя знали, какая судьба ожидает их в конце пути. Они пожертвовали собой, и Моро для себя приняла эту жертву.
Вот только она ошиблась. На самом деле не так уж и сильно Корпус нуждался в людях.
«Этот фокус с Ускорением мог бы дать нам сейчас уже Третье, даже Четвертое поколение. Поставил бы Министр всех перед фактом: нужна армия, плодитесь и размножайтесь – и была бы у меня куча штампованных солдатиков, но зачем? – сказал Кондор. И добавил: – Несколько сильных диверсионно- разведывательных отрядов порой способны сделать намного больше, чем целая армия».
Мои размышления окончательно переключаются Кондора. «Ты лжешь каждым своим шагом», – сказал он, а затем назвал это Знанием. То, как Кондор говорит, те слова, которые он использует, все это еще больше отдаляет его от Нулевого поколения, он будто бы и не принадлежит к нему вовсе. Но при этом он Стратег, самый важный человек для Корпуса. Он подарил нам шанс на возвращение домой.
«Ты лжешь». После Бунта малодушных ложь превратилась в преступление. Справедливость строго следит за любыми ее проявлениями – профайлеры необычайно чувствительны ко лжи.
А теперь Кондор говорит, что только ложь может спасти нас.
Вот он, побочный эффект Справедливости: мы привыкли, что все должно быть на поверхности. Но для того, чтобы Корпус мог выгнать захватчиков, которые засели в нашем городе, придется переступить через это, заново научиться лгать, обманывать, притворяться кем-то другим, обрести способность адаптироваться, подстраиваться под окружение, скрывая свою настоящую сущность, свои чувства и эмоции. Кондор хочет, чтобы после мобилизации я помогла ему подготовить разведчиков-диверсантов, научила их тому, что умею сама – создавать ложное представление о себе.
Но я не имею ни малейшего понятия о том, как этому можно кого-то научить.
Вечером с этими словами я и захожу в зал к Кондору. Дорогу нашла сама, и это уже маленькая победа. Кондор пристально смотрит на меня, и я не могу понять, что именно отражается на его лице.
– А как ты этому научилась? – спрашивает он наконец.
Пожимаю плечами.
– Подумай, – продолжает он. – Это умение не могло появиться из ничего. Подумай, почему тебе приходилось притворяться? От кого ты пряталась?
– Силенты, – отвечаю я немного резко. – И я не пряталась от них, я всего лишь… Все дело в том… – Судорожный вздох сдержать не удается. – В том, что, хотя собственные эмоции у них проявляются совсем слабо, силенты очень восприимчивы. Когда я была спокойна – они тоже вели себя спокойно, но если меня что-то волновало, то с ними справиться было подчас невозможно. – Я вспоминаю, как испугалась, когда это обнаружила, как подумала: может, они как профайлеры? – Не сразу, но я поняла, что силенты реагируют только на внешние, невербальные проявления эмоций – жесты, движения… и со временем я научилась… не беспокоить их. – Я вновь вздыхаю. – Но я не уверена, что смогу научить этому кого-то другого.
– Сможешь, – улыбается Кондор, – еще как сможешь. До мобилизации у тебя еще есть время, чтобы осознать свое Знание и понять, как передать его другим.
Я вздрагиваю, услышав шаги. В зале появляется незнакомый мне курсант в форме, с шестом в руках.
– Надо же тебе как-то успевать за своим отрядом, – отвечает Кондор на мой вопросительный взгляд. – Или ты думала, мы с тобой только болтать будем?
Я едва успеваю поймать шест, брошенный Кондором в мою сторону, и привычно стискиваю его в руке. По крайней мере, сейчас я точно знаю, что нужно делать.
Та к проходит неделя. Вечерами после занятий я или до отбоя просиживаю в общей комнате, выполняя просьбу Министра, или спускаюсь в зал на тренировку к Кондору… после которой все равно сижу допоздна, делая записи на видеокамеру. Сначала это дается очень тяжело, слова находятся с трудом, я говорю сбивчиво, перескакивая с одной мысли на другую, – и приходится по несколько раз перезаписывать одно и то же. Все, о чем пытаюсь рассказать, внезапно становится таким важным – каждая деталь, каждый случайно пойманный эпизод, – что я не знаю, как мне собрать все эти разрозненные фрагменты воедино.
Помощь приходит неожиданно. Солара, заглянув к нам как-то вечером, обнаруживает меня перед камерой и дает дельный совет. Теперь перед каждой записью я составляю примерный план того, о чем собираюсь говорить, и выясняется, что я могу сказать очень много. Все это время я даже не догадывалась, что обладаю самым настоящим Знанием, которое всего лишь нуждалось в оформлении.
Кажется, мне нужна еще одна нашивка голубого цвета.
А та нашивка, что уже есть на моем рукаве… Я все еще не совсем понимаю, что в итоге хочет от меня Кондор. Пока он не учит меня ничему новому,
