воплощенный абстракционизм.
Просидев так с полчаса, Данилюк вдруг сообразил, что понятия не имеет, где и когда ему выходить. Пока что поезд ни разу не останавливался. Хорошо, если тут объявляют станции — а если нет? Неплохо бы выяснить расписание… может, оно где-нибудь вывешено?
Он прошелся по вагону — нет, нигде и ничего. Проводника тоже не видно. Можно было спросить у пассажиров, но Данилюк решил вначале заглянуть в другие вагоны.
Он пошел по направлению движения. Даже если проводников тут нет вообще, машинист-то быть должен.
Или нет?..
Следующий вагон тоже оказался сидячим, с редкими пассажирами. И следующий. А вот за ним нашелся купейный — выходит, они тут все-таки есть. Все двери были заперты, в проходе царила темнота и разливалась натуральная жуть, так что Данилюк не стал задерживаться.
Но и следующий вагон не принес ничего полезного. И следующий. А следующий вообще был товарным, с грудами каких-то ящиков и мешков. На них дремал небывало крупный дядька в широкополой шляпе.
Данилюк шагал и шагал, но поезд тянулся бесконечно, вагон за вагоном. Он бесшумно летел по Лимбо, неся в стальном брюхе кучу страннейших типов и одного растерянного призрака.
Пройдя через своеобразный вагон-ресторан со множеством столиков, но без единого официанта, Данилюк оказался в очередном тамбуре. Наружные двери здесь были открыты, а рядом курил сигарету какой-то человек. Искры и пепел улетали в бездонную серую Муть.
В воздухе пахло табаком. При жизни Данилюк не курил и табачный запах недолюбливал, но сейчас тот показался родным и приятным. Ему уже поднадоело топать по однообразным вагонам, так что он решил передохнуть.
Курильщик возражений не высказал. В отличие от многих других пассажиров, выглядел он самым обычным человеком — среднего роста, худощавый, с невыразительным лицом и блеклыми глазами.
На Дэниела Крэйга чем-то смахивал.
— Заблудился? — негромко спросил он.
— Вроде того, — ответил Данилюк. — Какая следующая станция, не в курсе?
— Твоя.
— А ты откуда знаешь, какая мне нужна? — удивился Данилюк. — Или следующая конечная?
— Нет у этого поезда конечной станции, — загадочно ответил курильщик. — И вообще станций нет.
— В смысле? — не понял Данилюк.
— Ты в первый раз едешь, верно? Это Поезд Времени. Он идет вечно. Никогда и нигде не останавливается.
— То есть он только ради меня сделал исключение? — приподнял брови Данилюк.
— Он ни для кого не делает исключений.
— Но он же остановился, когда я вошел.
— Не останавливался.
— Но я же сам видел.
— Только ты. Ни для кого другого этой остановки не было.
— Не понимаю.
— Это Поезд Времени, — повторил курильщик, выпуская облако дыма. — Само Время, воплощенное в зримом образе. Он вечно идет из ниоткуда в никуда. И все на нем едут. Твоя посадка — это как рождение, высадка — как смерть. Для каждого человека рождение и смерть — два самых важных момента в жизни. Начало и конец его личной истории. Но для всей остальной вселенной эти моменты ничем не отличаются от любых других. Каждый миг рождаются миллионы. Каждый миг умирают миллионы. Так и в этом поезде. Он постоянно принимает и высаживает пассажиров — и им кажется, что он в этот момент остановился. Но для всех остальных он едет, как ехал. Так что не волнуйся, свою станцию не пропустишь.
Это Данилюка успокоило. Правда, концепцию он все равно не совсем понял.
— Поезд Времени, значит? — уточнил он. — То есть на нем можно попасть в прошлое?
— Нет, конечно. Время движется только в одну сторону, и этот поезд — тоже. То, что осталось позади, исчезает навсегда.
— Ага… — неуверенно кивнул Данилюк. — Услышал тебя… кажется… А в мир мертвых он меня довезет?
— Он всюду довезет.
— А ждать долго?
— Это уж как получится. Все-таки мы едем на воплощенном Времени.
— А почему оно именно так воплотилось? Почему именно поезд?
— Он только для нас с тобой поезд. Ну и для некоторых других. А вообще каждый видит это по-своему. Для кого-то корабль, для кого-то звездолет, для кого-то… не знаю… караван верблюдов. Или огромная рыба. То, что ассоциируется с движением. С долгим путем. Каждому он представляется в
