даже пальцы задрожали – от восторженного предвкушения, которое испытываешь, прежде чем развязать ленточку на долгожданном подарке. – А вся штука в том, что магия здесь ни при чём. Ну ладно, при чём, но не так уж сильно.
– Что…
– Я знаю, как нам достать жемчужины!
Он мигом смолк. Уставился на меня – и, вдохнув, словно перед прыжком в глубокую воду, плескавшуюся за бортом нашей лодки, я на одном дыхании выдала свой план.
Когда, выпалив последнее слово, я наконец отдышалась, Лод всё ещё смотрел на меня.
Под этим немигающим, долгим, абсолютно непроницаемым взглядом я ощутила, как моя радость цепенеет под ледяной коркой неуверенности.
– Думаешь, не сработает? – я нервно поправила очки. – Но я вроде бы учла…
Жёсткие пальцы скользнули по моему затылку, зарылись мне в волосы, заставили замолчать и податься вперёд. И я ещё успела осознать, что наши лица оказались недозволительно близко, прежде чем губы клеймом обжёг поцелуй.
Он был неторопливым и нежным, глубоким и неотступным, выдав чувства не порывистого мальчика, но мужчины, точно знающего, чего хочет. Он ошеломил, подчинил, не оставил в сознании ни единой мысли, заставив просто раскрыть губы и отвечать – неумело, робко, жадно: закрыв глаза, забываясь и пьянея под ладонью, скользившей по спине, дразнившей сквозь тонкое платье медленной лаской…
И в тот миг, когда откуда-то выплыла короткая мысль «Морти», губы вновь обожгло – холодом ночного воздуха.
Лод отстранился как раз вовремя, чтобы волна алого пламени расплескалась по куполу магического щита. Догадаться, кого я увижу на берегу, когда поверну голову, труда не составило.
Течением лодку снесло довольно близко к берегу, и в ярком свете кровавых сполохов, полыхавших на лезвии огненного меча, я без труда разглядела перекошенное лицо Сусликовой. Рядом скалил острые белые клыки парнокопытный страх: огромный конь, чёрный, как чёрт, с жуткими глазищами, светившимися во мраке трупной желтизной. Та самая Лапочка? Да, скакун определённо стоит хозяйки.
А здесь-то вы откуда взялись?!
Я могла припомнить не так много случаев, когда меня захлёстывало лютое бешенство, но этот момент определённо был одним из них.
– Так у тебя теперь новый хахаль, я посмотрю! – опустив меч, ехидно пропела Машка. – Что, одного мало? Или с глаз долой, из сердца вон?
– Чего ты ко мне привязалась, убогая? – не выдержав, выкрикнула я. – Тебе в праздник заняться больше нечем, кроме как меня по всей Риджии выискивать?!
– Для тебя время всегда найдётся! – рыжая чума воздела руку к небесам. – Первый раз не утопила, теперь наверстаю!
В тот момент, когда я подумала, что лодка и правда делает нас довольно уязвимыми, она уже выкрикивала заклинание. И я только потянулась за шнурком с кольцом, когда прямо за бортом поднялось нечто: водяной столб, пузырящийся и текучий, с длинными руками-щупальцами и безликой головой. Странная прозрачная кукла в два человеческих роста, без глаз, рта и носа, слепленная из речной толщи.
Водный элементаль?! Эта зараза уже и такое умеет?..
Щупальца рванули к бортам, толкнули – и, успев ладонью прижать очки к лицу, напоследок тоскливо подумав о дежавю, я полетела в воду.
Тёмная гладь реки сомкнулась над головой, принимая в свои удушающие холодные объятия, тяжёлый плащ, мигом намокнув, потянул ко дну. Я в панике взмахнула одной рукой, пытаясь всплыть, ожидая прикосновения щупальца, которое обовьёт ногу и потащит в глубину, – но вместо этого что-то обвило талию.
Звенящее давление на уши и тело исчезло. Миг спустя я упала на что-то твёрдое и, осознав, что уже не под водой, жадно вдохнула. Открыла глаза: Лод перенёс нас на горный утёс, где когда-то мы обсуждали мой побег – ещё в ту пору, когда на мне был ошейник… а, может, этот утёс был просто очень похож на тот.
Незамедлительно отпустив меня, колдун сел. В одежде, липнущей к телу, с опущенными руками. Пряди мокрых волос скрывали его лицо. Лод молчал, и под тяжестью этого молчания на меня вдруг навалилось осознание, что произошло минуту назад.
Заставив ощутить себя последней сволочью.
Этот поцелуй, мой первый поцелуй – украден. Украден у другой. И несколько часов счастья – тоже.
И, если быть честной, холодный душ от Машки пришёлся как нельзя кстати.
Я приподнялась, дрожа в лёгком ознобе, опираясь на локоть, утопавший в траве.
– Лод…
– Прости, – глухо сказал он. Не поднимая головы, не глядя на меня. – Я поступил низко. Поступил, как подлец.
Все слова, которые я могла бы сказать, так и не сказались.
Падать было больно. Очень больно. Падать с неба, тёплого и солнечного, с заоблачных высот – на землю, веявшую ледяным дыханием зимы. Туда, где мы не были и не будем вместе.
Туда, где наша близость – запрет.
