вызывает во мне и тени того специфического волнения, которое меня заставлял чувствовать лучший и единственный друг.
Хотя… то чувство даже сравнить нельзя было с тем, что я ощутила, встретив Лода. И было ли оно тогда чем-то большим, чем детским, поверхностным, едва ли серьёзным чувством? Первым невинным увлечением, взросшим на дружбе, которое при других обстоятельствах прошло бы через месяц-другой? Но я, осознав его разумом, отнеслась к нему не по-детски серьёзно – и сама же заставила себя зациклиться на нём на шесть долгих лет. И только сейчас, когда у меня есть с чем сравнивать…
Неужели всё это время я страдала из-за фальшивки, которую сама себе придумала?
Воспоминания о Сашке ниточкой потянули за собой воспоминания о жизни до Риджии. Не о бытовых мелочах: о событиях, о людях, об утраченной семье. Сейчас всё это казалось лишь сном, существованием в анабиозе, бледным подобием настоящей жизни.
И тут мне стало грустно.
Нет, неправильно так думать. Неправильно. Мой дом там, не здесь. И настоящая жизнь, та, которая мне предназначена, – там, не здесь. А это лишь безумное путешествие в Зазеркалье, которому суждено когда-нибудь закончиться.
Пусть даже сейчас мне кажется, что в действительности я начала жить, лишь очнувшись у чёрного пруда.
– И что же в моей скромной персоне вызвало ваш научный интерес? – вынырнув из омута невесёлых дум, спросила я.
– Слышал о тебе слишком противоречивые мнения. И захотел составить собственное. Особенно после всего, что услышал сегодня из твоих уст. – Фаник слегка пожал плечами. – Криста говорит, ты бездушная и бессердечная интриганка. Восхт – что тебе просто не оставили выбора, и у тёмных ты такой же вынужденный гость, как и мы. Но я вижу, что ты выбрала свою сторону, и это не сторона света. И почему? Насколько я знаю, здесь тебе оказали не самый радушный приём.
Даже сейчас в его тоне сквозили смешливые нотки. Невозможно было сказать, шутит он или говорит всерьёз.
– Я умею абстрагироваться от личного отношения. Взглянуть на вещи трезво. Только и всего. А Криста… – я в свою очередь пожала плечами. – О вас она говорила, что вы мягкотелый мальчик, влюблённый в неё без памяти. Как думаете, её суждениям можно доверять?
Фаник засмеялся, и я попыталась понять, повинно ли его сходство с Сашкой в том, что в присутствии младшего эльфийского принца я чувствую себя спокойно и свободно.
Куда спокойнее и свободнее, чем обычно чувствую себя при посторонних.
– Кристе свойственно выдавать желаемое за действительное, – сказал эльф. – Она далеко не так умна, как думает Дэн, но и не так глупа, как думаешь ты. Истина часто бывает где-то посередине.
– А вы знаете, что я о ней думаю?
Перемывать Кристе косточки я не собиралась. Это занятие всегда казалось мне мелочным и недостойным. С другой стороны, смысла выражения «Не суди и не судим будешь» я никогда не понимала: людям не свойственно задумываться о том, судит ли других объект их злобных сплетен.
– Это, знаешь ли, угадать нетрудно. Думаю, твоё мнение о ней несильно отличается от того, что сперва сложилось у меня.
– Тогда, должно быть, вы очень хорошо его маскировали, раз она сочла, что вы в неё влюблены.
– Обычная учтивость к избраннице брата… для меня. Но, насколько я понял, мужчины в вашем мире крайне редко ведут себя учтиво, и женщины, не привыкшие к невинным обыденным комплиментам, принимают подобные слова за знаки особого внимания.
– И насколько же ваши комплименты Кристе были невинными и обыденными?
– Нечто в духе «я безмерно счастлив за брата, пусть мне и немного грустно, что красоте столь очаровательной девы, подобной несравненной прелести восходящего солнца, суждено ослепить не меня» – на мой взгляд, вполне невинно.
Я не удержалась от улыбки:
– При вашем дворе всегда так изъясняются?
– На официальных приёмах, по крайней мере. И это ещё далеко не самые изысканные слова. Я среди эльфов не считаюсь красноречивым.
– Действительно, чего ещё ожидать от эльфов. – Я вздохнула. – Знаете ли, в сравнении с этим наши мужчины даже с возлюбленными чаще всего ведут себя так, будто только вчера плясали в шкурах вокруг костра.
Фаник снова засмеялся, тихо и коротко.
– Чего ещё ожидать от эльфов, – повторил он со странной печалью. – Людям почему-то свойственно думать, что мы прекрасные, возвышенные, неземные создания. А на самом деле… те же люди, лишь немного другие. И не понимаю, почему некоторые из нас считают себя лучше людей. Только потому, что богами нам даны многие качества, которыми люди похвастаться не могут? Но то ведь не наша заслуга. Пусть мы живём дольше, мы живём так же, как люди, и чувствуем всё то же, что люди. Вот дядя Фрайн… – Фаник задумчиво смял в пальцах манжет своей рубашки. – Мне всегда казалось, что он тот самый эльф, о которых люди складывают свои легенды. Истинное Дитя Солнца, смеющееся и лучезарное. Сколько его помню, он всегда всем улыбался. – Принц тоже улыбнулся, пусть и невесело. – Однажды, когда я был ещё маленьким, я спросил его, почему он всегда улыбается. Спросил, неужели ему никогда не бывает грустно? А он ответил, что бывает, ещё как, а его улыбка – это маска; но улыбка растворяет боль, и если носить эту маску на лице как броню, то со временем она прирастает к коже, и ты действительно начинаешь смотреть на всё с улыбкой. Даже на самые плохие вещи. – Фаник
