просыпается, дрожа от пролезшей под штормовку сырости. Акеми озирается, не понимая спросонья, где находится, почему так холодно и так жутко затекли мышцы. И память предательски подсовывает ей картину ночного прощания с отцом и Кейко.
Акеми выбирается из-под моста — и едва не спотыкается о спящего под соседней опорой Жиля. Да и неудивительно, что она чуть не наступила на мальчишку — вокруг такой туман… Акеми смотрит на Жиля и удивляется, насколько младше он выглядит, когда спит. И внезапно мысли девушки обретают чёткость.
«Да что же это я творю? Я рыдала полночи о семье, которая жива, и о доме, который сама же покинула. Я бросила тех, кого люблю больше жизни. Я струсила, сбежала, отвернулась от них. Они же там, им нужна защита, помощь, им нужна я!»
Она бежит по улицам так быстро, словно за нею гонится призрак Онамадзу. Задыхаясь, едва не падая на поворотах и врезаясь в ранних прохожих, Акеми Дарэ Ка несётся домой. Очертя голову перебегает дорогу перед полицейским электромобилем, срезает путь через задний двор общественной столовой, распугав трёх кошек и перевернув мусорный контейнер с объедками. Забегает в подъезд родного дома, проскакивает два этажа — и только тут замечает соседей, передающих по цепочке ёмкости с водой.
— Акеми, постой! — кричит Тава, соседка с восьмого этажа. — Туда нельзя! Сгоришь!
Кто-то хватает девушку за руку, отталкивает с дороги, пропуская мужчину с большой кастрюлей воды. Акеми давится воздухом, оползает по стене, не выпуская из рук вакидзаси.
— Что?.. — только и может выдавить она.
— Тава-сан, уведите её! Я на ваше место!
Тоненькая сорокалетняя японка благодарно кланяется рослому плечистому Люке с пятого этажа, подхватывает ничего не соображающую Акеми под локоть и ведёт вниз по лестнице.
— Акеми-доно, идём, — повторяет она раз за разом. — Побудешь с моими малышами, пока мы потушим.
И только когда Тава усаживает её на скамью в душевой рядом с перепуганными детьми, до Акеми доходит, что творится там, наверху.
— Тава, это же наша квартира горит, да?! — с ужасом восклицает она.
Женщина хмуро кивает и крепко держит её за плечи. Трое девочек от двух до десяти лет обнимают Акеми, прячут испуганные личики в складках штормовки.
— Там же ото-сан… и Кейко…
— Акеми, послушай, — голос Тавы твёрд и лишён эмоций, и поэтому Акеми повинуется и ловит каждое слово. — Там никого нет. Твоего отца и Кей-тян увезли полицейские. А потом всё загорелось. Я очень сожалею, девочка. Мы ничего не смогли сделать.
Акеми опирается спиной и затылком на холодную неровную стену и становится камнем, бесконечно долго падающим в глубокое, пахнущее мёртвой рыбой море.
Веронике Каро нездоровится.
Она ходит по дому, поглаживая поясницу, то прогибая спину, то склоняясь низко и опираясь руками о колени. Боль то отпускает при движении, то накатывает сильнее. Помогло бы полежать, это уже спасало пару раз, но Бастиан на взводе уже третий день и срывается на жену, стоит той только прилечь. Отлежаться удаётся, лишь когда он на работе, и то не всегда: Амелия капризничает, угомонить её стоит больших трудов.
Тяжелее всего дался визит в дом Каро многочисленных гостей. Все более-менее значимые семьи Ядра явились вчера выразить соболезнования по поводу смерти Доминика. Ивонн страшно нервничала, боялась, что они не успеют вернуться из крематория вовремя, что слуги испортят еду, растащат без её надзора всё мало-мальски ценное и сравняют дом с землёй. Свекровь Вероники искренне считает, что все, кто живёт вне Ядра — ворьё и недоумки, и без строжайшего контроля не способны ни на что. Контроль она осуществляет сама и привлекает в помощники Веронику.
В день прихода гостей Веро приходится несколько часов присутствовать на кухне. Ивонн привела её туда чуть ли не за руку, причитая, что ей одной придётся развлекать гостей, это так тяжело… Вероника кивает и идёт помогать Ганне резать мясо, мыть овощи, раскладывать готовую еду по тарелкам, подавать на стол. Когда Бастиан видит жену, снующую с подносом и посудой, в фартуке поверх дорогого платья, он едва не лишается дара речи. Подлавливает Веронику возле кухни, забирает у неё тарелки, отводит в кабинет и в привычно ехидной манере высказывает:
— Ну надо же! И давно жена Советника подрабатывает судомойкой? Быстро привела себя в надлежащий вид — и к гостям! И туфли надень — те, что я тебе подарил на годовщину свадьбы.
Допоздна Веронике приходится держать спину прямо и улыбаться людям, для которых она — всего лишь довесок к умному, респектабельному и обаятельному Бастиану. Когда уходит последний гость, Вероника с трудом добирается до спальни, где сбрасывает в угол ненавистные жёсткие туфли, в кровь сбившие ей ноги. Ганна помогает ей расшнуровать утягивающий пояс, и Веро ложится в кровать, тихо постанывая от боли в спине и ступнях. За ночь
