– Э-э… уже?
– Ага, – сказал я. – Да не трясись, все образуется, поспеет и заколосится. А нет, тогда готовься к порке и пересдаче.
Брат тяжело задышал и вдруг плюхнулся на землю рядом с Катинкой.
– Боюсь, – выдохнул он. – Ой, боюсь, хоть режьте! Не пойду! Не хочу! Лучше… ремнем!
Катинка глухо зарычала: она ощущала страх, как флюгер – ветер.
Я склонился над братом и дернул его за ухо.
– Ремнем, значит? А обо мне ты подумал? Ну ладно я, получу, не впервой. Но дедушка? Дедушку-то пожалей. Он уже старенький, дряхлый и щуплый. Он разволнуется, как обычно, начнет орать, получит удар. Ты этого хочешь?
– Н-нет… Но я боюсь… дедушку! Боюсь… наказания!
Я вытащил из кармана штанов серебряную фляжку.
– Хлебни.
Он отпил и жалостливо протянул:
– Фатик, ты меня не бросишь?
– Не говори глупостей. Вставай, или я откручу тебе ухо, а уж его я брошу так, что и с собаками не отыщешь.
Мы прошли на задний двор мимо дома, причем я толкал Шатци в спину, а он шел на цыпочках.
Дедушка Трамп высился в центре двора на гранитном валуне памятником самому себе. В руке – титанический лабрис из серебристой стали. Он замахивался им на тщедушного субъекта в серенькой блузе навыпуск. Субъект, запрокинув голову с длинными сальными волосами, смотрел на дедушку, локтем опираясь на глыбу белого мрамора. Глыба была уже вчерне отесана, а местами в ней наметились контуры человеческого тела… Даже лицо дедушки проступило зыбким рельефом – я узнал его чугунный подбородок и курносый нос.
Сам Дамбар Хараштийский прибыл в клан Мегарон, чтобы вытесать статую знаменитого варвара Трампа Грейхоуна. Дедушка, равнодушный к лести и славе, внезапно согласился. «Чего не сделаешь к вящей славе и репутации
Дабы позировать, он отобрал у меня топор-лабрис, который недавно торжественно мне подарил. Отличный двусторонний топор, свидетель похождений дедушки в молодости. Но мне было не жаль с ним расстаться. Понимаете ли, фамильный топор воспитателя боевых варваров всегда вручают тому, кого клановый глава прочит себе в преемники. Однако я не был уверен, что гожусь для этой роли.
Последний этап обучения Шатци – это было и мое испытание тоже. Трамп Грейхоун прикидывал, смогу ли я сменить его на посту учителя боевых варваров и в конечном итоге стать главой клановых старейшин. Экзамен с троллем он пропустил не потому, что позировал Дамбару: нет, дедушка просто волновался, хоть и не подавал виду.
Волновался за меня.
Он напоминал ожившую скалу: в ширину примерно такой же, как в высоту, а что до объема, то троллья рубаха сидела на нем в обтяжку. Густо колосились седые волосы на голове и груди, и других частях тела тоже. Дедуля всегда носил только набедренную повязку из шкуры барса. В дождливую погоду и холода он прибавлял к ней кожаный плащ, в котором мог преспокойно уснуть на снегу, благо был богато утеплен своей, хм, телесной шерстью. Дома он дрых на тонкой циновке, под голову укладывал чурбак с выемкой, протертой головой за много-много лет.
– Ага, – прогрохотал он. – Явились!
И, спрыгнув с камня, коротким броском вогнал лабрис в бревна частокола.
– Катинка, брысь отсюда, у нас серьезные дела! Дамбар, соблаговолите подождать в доме… Мы быстро!
Ай как хорошо все складывается…
Повязка дедушки была подпоясана Ремнем, Указующим Путь К Просветлению Тяжелой Бронзовой Бляхой. Бляха сверкнула на солнце. Мой сводный брат содрогнулся и слегка побледнел, я помимо воли сжал ягодицы. О, мы помнили этот ремень и эту бляху, как же хорошо мы ее помнили! Даже и не знаю, кто из нас двоих получал больше, но, кажется, все же я – однако и Шатци хватило. Дедушка умел внушать… трепет.
– Как на Арене? – безлично спросил дедушка, знаком велев Шатци сесть на валун.
– Лучше не придумаешь, – сказал я. Ремень с бляхой пробудил во мне скверные предчувствия. Если мой план провалится, больше всего этой бляхой схлопочу все-таки я. – Разделал Верхогляда, как тролль черепаху!
– У-у-у, хорошо!
Даже в свои семьдесят дедушка оставался быстр, как ветер. Он сам принес из дома столик с принадлежностями для экзамена и поставил перед Шатци, приготовил свежие чернила и очинил гусиные перья маленьким ножом. Я демонстративно встал рядом с братцем, но дедушка, тряхнув гривой седых волос,
