уткнув подбородок в грудь. Левая рука как-то сама собой нашла колено Ливии и рассеянно поглаживает его.
— Истраченный дым, — отвечает она.
— Она живая?
— Нет. Инертная.
— Можно ли ее оживить?
— Да.
— Как?
— Вы нам показывали. Нужно подмешать к саже какое-то химическое вещество.
— Растительное, дорогая моя, не химическое. Вызывающее слабую реакцию! Только в самой черной саже, только на короткое время, и это стоит огромных денег. Поле цветов на дюжину сигарет. И ради чего? Три короткие затяжки и полчаса чужих эмоций!
— Поле цветов? Каких цветов? — вставляет она, не понимая, о чем речь, но Себастьян слишком занят своими рассуждениями, чтобы отвечать.
— Продолжим. Хотите сделать это сами? — Он переводит взгляд на Ливию и подбадривает ее улыбкой, но внезапно отказывается от этой мысли. — Нет, лучше я сам! Ну что, сделаем? Будьте готовы отскочить! На счет три: раз, два…
Себастьян подносит пипетку к маленькой кучке сажи и выдавливает на нее кровь. В следующий миг он вскакивает, тащит за собой Ливию, отбегает на два шага назад.
— Ждите. Сейчас! — шепчет он.
Ничего не происходит. Потом (его локоть возбужденно тычет Ливию в бок) сажа загорается и выбрасывает в воздух мощную струю дыма. Ливия и Себастьян убегают от него в угол комнаты. На высоте груди дым превращается в сажу, падает снежинками пепла на пол, чтобы как по волшебству вспыхнуть вновь, взорваться прыгучими облачками, похожими на кукурузные зерна, брошенные на раскаленную сковороду. Каждый маленький взрыв сопровождается фонтаном более светлого дыма — это сажа в половых досках пробудилась к жизни, бледной и краткой. Кажется, что вся комната дышит грехом. Цикл повторяется два, три раза. Затем прекращается, тихо и внезапно. От чернильной горки на полу ничего не осталось. Себастьян подбегает туда, где она была, проводит пальцами по полу. Теперь на этом месте — светлое, словно обесцвеченное, пятно.
Ливия стоит бездыханная, голос прерывается от страха:
— Что случилось, Себастьян?
— Генеральная репетиция. Репетиция Великого Оживления! Но тише, тише.
— Но та сажа, которую вы использовали… Она же злая!
— О да, злая, чистейшее зло!
— И кровь. Она заражена?
— Заражена, да, но все еще борется с инфекцией. Ни то ни другое. Тело, отрицающее свое новое состояние. Узкое окно!
— Так вот чего вы хотите от Маугли. — Она поднимает перед собой руки с широко растопыренными пальцами, точно пытается схватить нечто, парящее перед ней в воздухе. — Великое Оживление! Скажите мне, как оно поможет достичь справедливости?
Себастьян не отвечает — плюхается на пол и сидит, обхватив колени, возбужденный и счастливый. Секунду кажется, будто в нем есть что-то от Чарли: та же радость быть живым, быть здесь и сейчас, принимать участие в происходящем. В следующий миг его мысли обращаются к мертвым детям. Но выражение лица остается неизменным. Ливии остается только задавать все новые и новые вопросы.
— Чья кровь была в ампуле? — спрашивает она.
На этот раз Себастьян слышит ее и отвечает:
— Мы звали ее Лилит. В честь первой жены Адама. Вспыльчивая малышка! Своенравная. — Он улыбается воспоминаниям и ласкает пальцами одну из своих бутылок. — О, сколько же мы рыскали по миру, когда узнали об их существовании.
Из Ливии облаком ярости выплескивается дым, другая сторона ее натуры, более холодная и расчетливая, тут же берет верх. Получены далеко не все ответы. Лилит мертва. Маугли, возможно, еще жив. Это его кровь нужна ее матери.
— Сколько вам нужно? — слышит она свои слова, будто со стороны.
До Себастьяна они, кажется, не дошли: он сидит на полу и ворошит сажу.
— А, в этом-то и проблема, — наконец произносит он, просеивая черные хлопья между пальцами. — Две тысячи двести кубических сантиметров. На бумаге цифра казалась совсем небольшой.
