— Джулиус, — неожиданно для себя говорит Ливия. — Он нас нашел. Была схватка.
Не успевает она опомниться, как уже все рассказала Себастьяну, заново пережив ужас от преображения Джулиуса. Себастьян слушает внимательно, обхватив руками бутылку, бледный, встревоженный. Когда Ливия заканчивает, он трясет головой как человек, желающий отбросить сомнения.
— Темный ангел, говорите? — бормочет он, хотя Ливия не произносила этих слов. — Воистину. Он употреблял нашу сажу! Вы знали, что он украл ее у нас, разбойник? Правда, все мы разбойники. Мы с вашей матерью выманивали у него деньги. А он сбежал с половиной нашего бесценного урожая. Скажете, воздаяние по заслугам? — Не дожидаясь ответа, Себастьян продолжает, загадочно и бессвязно: — Как думаете, вы или я способны отдаться темноте с такой готовностью, как он? Видите ли, несмотря ни на что, я придерживаюсь точки зрения месье Руссо, а не сурового мастера Гоббса. Мы рождены для стада, а не для джунглей.
Он вздыхает, скидывает шлепанцы, как школьник на каникулах, и, довольный своим умозаключением, протягивает ноги в носках к камину.
Ливия умоляет его:
— Объясните же мне. Хотя бы это мы заслужили. Что моя мама делает с ребенком? — Себастьян не отвечает, и Ливия бросает обвинение: — Вы обманули нас! Сказали, что пройдет три дня, прежде чем инфицирование даст результаты.
Последнее заявление заставляет расслабленного Себастьяна встряхнуться, пробуждает в нем педанта. Он выпрямляется в кресле.
— О нет, это не обман. Процесс занимает от пятидесяти до восьмидесяти часов. Никакой точности в таких делах быть не может. Многое зависит от дозы и от того, насколько сильна защита организма. В случае Маугли… — Себастьян достает карманные часы, с прищуром глядит на стрелки, — возможно, все уже произошло! И конечно, есть способ это проверить, очень простой анализ. — Он лучится улыбкой, дотягивается до Ливии, дергает ее за рукав. — А эти дураки на площади? Прямо сейчас, пока они мерзнут там на ветру, ваша мать меняет мир. Ха! Они так уверены в том, что запал поднесу именно я! Им в голову не приходит, что женщина отважится на это. — Он хихикает и опять устраивается поудобнее, весь раскрасневшийся от выпивки, счастливый. — Но тшш, мисс Нэйлор! Я не должен ничего больше рассказывать. Чем меньше вы знаете, тем лучше. В том случае, если… Понимаете, может понадобиться еще часов двенадцать. Тогда у них будет время, чтобы поймать вас и вынудить говорить.
Он хочет сделать очередной глоток, по ошибке берется за флакон с лауданумом, опийной настойкой, но вовремя замечает это, меняет бутылки и жадно пьет сливовицу. Когда он отставляет бутылку, Ливия уже извлекла из кармана баночку, на дне которой осталась сажа — жидкий кусочек ночи.
— Для чего это, Себастьян?
Он близоруко щурится, берет банку, загорается энтузиазмом.
— Это из бутыли вашей матери?
Он подносит баночку к пламени и смотрит, как ее содержимое поглощает свет.
— Пожалуй, лучше ее уничтожить, — бормочет он со странной неохотой. Потом ему в голову приходит новая идея, что-то остроумное, отчего все его лицо сморщивается, как чернослив. — Вы хотите узнать, что это? — восклицает он. — А что плохого, собственно? Уйти все равно не могу… Застрял здесь, как сыр в мышеловке, пока там вершится история.
Он вспрыгивает на ноги, открывает ящик стола и копается в нем, пока не находит стеклянную ампулу.
— Вот. Еще одна вещь, уничтожить которую рука не поднимается. Ну что же, пора исправить этот недочет.
Безмолвно, едва дыша, чтобы не изменить новое настроение Себастьяна, Ливия наблюдает за тем, как он опускается на колени и отгибает уголок ковра, под которым открываются деревянные доски пола.
— Идите сюда, — зовет он ее. — Проведем эксперимент. Демонстрацию!
Он дожидается, пока Ливия не усядется рядом с ним, открывает баночку и вываливает на пол крошечный остров сажи.
— Смотрите внимательно, — шепчет он, вручая ей ампулу, которую нашел в ящике стола. — Что вы видите?
Гладкая цилиндрическая ампула сужается на одном конце. Ливия с удивлением обнаруживает, что у сосуда нет ни крышки, ни пробки. Его заполняет жидкость, тяжелая, как патока, но при этом прозрачная, как вода. В сердцевине вещества находится единственная красная капля.
— Что это? — тоже шепотом спрашивает она. — Краска?
— Кровь! Наша самая последняя капля. Запечатанная в вакууме. О, сколько же пришлось истратить крови, прежде чем я нашел способ законсервировать ее!
— Чья кровь? Маугли?
Но Себастьян только трясет головой, вскакивает и бежит к кровати, стоящей в соседней комнате. Из множества инструментов и принадлежностей, рассыпанных среди одеял и подушек, он выбирает пипетку. На одном дыхании он возвращается к Ливии, садится на пол, берет из ее рук ампулу, отламывает узкую шейку, погружает пипетку в студенистую жидкость и втягивает алую каплю в стеклянный цилиндр. После этого он замирает, склонив голову, словно в молитве. Доски под их коленями потемнели от застарелого греха, впитавшегося в них за многие десятилетия. Язвой чернеет омерзительное вещество, которое баронесса соскоблила с кожи казненных убийц; кажется, что сочащееся из него зло пропитывает древесину прямо на глазах.
— Что такое сажа? — Себастьян начинает забрасывать Ливию вопросами, как учитель, проверяющий домашнее задание. Он по-прежнему сидит,
