далеко отсюда. Темнота в колодце зимней ночью. Можно бросить туда ведро, в эту темноту. Раздастся звук столкновения, но с чем встречается ведро, понять невозможно. Вытащив его, ты видишь черную воду.
Ливия хотела бы помочь Томасу. Но даже на расстоянии дым, который дотягивается до них тонкими, тугими щупальцами, леденит ее кровь. Инфицирует ее, да, но при этом отгоняет, толкает к входной двери, где она сжимается от страха, отвращения и ненависти. Рядом с ней Чарли ведет свое сражение с дымом, наклоняя корпус вперед, словно бросается в бурю. А дальше — сумасшедшее мельтешение конечностей под аккомпанемент звуков, глухих, вязких ударов, как будто отбивают мясо к обеду; крики, вопли, что-то вроде смеха. Кажется, что прошла вечность. К ней тянется рука — это Чарли. Они сплетают пальцы так, что Ливия чувствует, как его кости впиваются в ее плоть. Волосы и лицо Чарли черны.
Вместе они наконец подбираются ближе, понимая, что борьба стихает, что теперь только один противник колотит другого, что дым умирает. Пол покрыт сажей, жирной, как колесная смазка, так что они поскальзываются и неуклюже падают рядом с распростертыми телами. Сверху — Томас. То, что внизу, неподвижно и истекает красной кровью.
И все равно Томас бьет его, то один, то другой кулак взмывает над его головой и опускается на грудь, на голову, на шею. Ливия наклоняется к нему, пытается дотянуться до него, до маски на его лице. Он чувствует ее руки, поворачивает к ней черные выпуклые окуляры. И вдруг прижимает ее к полу, хватает за горло, падает на нее всем телом. Его пальцы, скользкие от крови, двигаются от ее горла к лицу, волосам, рвут на ней одежду; его тело — горячее и тяжелое. Это Томас, напоминает она себе, сопротивляясь,
Ливия наблюдает перемену. Сначала рот его оскален, угрожает ее коже, даже зубы черны от сажи. Затем — словно ребенок выходит из туннеля: во взгляде Томаса появляется что-то другое. Разум, узнавание. И тут все затмевает вспышка стыда, такая сильная, что Ливии хочется отвернуться, не увеличивать его страдания своим присутствием. Но тело Томаса все еще давит на нее, на грудь, бедра. Она выкарабкивается из-под него и наталкивается на ком плоти. Это Джулиус. В разинутом рту торчат пеньки зубов; вокруг валяются клочья вырванных волос.
— Он был истощен, слаб. Кожа да кости. Ничего, кроме ненависти. У него не было ни единого шанса. — Это первое, что говорит Томас. У него вывихнуто левое плечо, руки распухли, рубашка изорвана. — Ренфрю был прав насчет меня. Я убийца.
— Это был не ты.
— Ты уверен, Чарли?
Он сидит в углу на корточках, уткнув подбородок в грудь. И все еще не решается посмотреть на Ливию. Она хочет помочь ему, но это трудно — мешает воспоминание о том, как его тело вжималось в нее. Ее лицо и сорочка измазаны кровью обоих кузенов.
— Все это осталось в прошлом, — только и может выговорить Ливия.
При этих словах Томас наконец поднимает глаза. Ни слезинки. Все тот же немигающий взгляд. Никогда не уклоняется от фактов.
Даже сейчас.
— Да, все в прошлом. Теперь открылась моя истинная натура. — Он встает, делает шаг в сторону миссис Грендель, останавливается. — Сходите вы. Посмотрите, как она там.
Миссис Грендель не двигается. Она сидит на табурете в центре кухни, уйдя в себя. Один ее глаз заплыл, но других видимых повреждений или травм нет. Ливия опускается перед ней на колени, пробует заговорить. Но женщина смотрит сквозь нее. Нет, она не лишилась сознания и не ослепла. Просто ее взгляд направлен на то, что дальше, на Джулиуса. Крупные, красные, натруженные руки женщины перевязаны венами, как посылка бечевкой.
— Нам нужно идти, — шепчет из-за спины Ливии Чарли. — Искать Маугли.
— Да. — Ливия встает и оглядывает себя. Доставшаяся от рудокопов рубашка порвана и покрыта подсыхающими бурыми пятнами. Ее мутит от запаха крови. — Я должна переодеться.
— Нет времени. И у тебя нет другой одежды.
— Я должна переодеться, — повторяет она и бежит в комнату матери.
Ливия выходит, одетая в одно из платьев, которые Себастьян купил по просьбе баронессы. Оно велико ей и после многодневного ношения мужской одежды кажется чем-то чужеродным. Ливия словно шагнула в другую жизнь. Переступая через Джулиуса, она приподнимает подол.
В кухне мальчики не могут оторвать от нее глаз, даже Томас — избитый, несчастный Томас. При помощи щелочного мыла и щетки из щетины кабана она оттерла от сажи лицо и руки, хотя кожа под платьем осталась грязной — на это времени уж точно не было.
— Поспешим, — говорит она, что совершенно излишне: два друга и без того срываются с места. При этом они изо всех сил стараются не коснуться ее: теперь она снова леди. Пышная нижняя юбка добавляет объема бедрам.
Перед уходом Ливия еще раз обращается к миссис Грендель.
— Как вы себя чувствуете? — спрашивает она, а когда женщина не отвечает, задает давно мучивший ее вопрос: — Какое у вас первое имя, миссис Грендель?
