тяжестью…
В тот момент, когда он думает об этом, ерзая на сиденье от грандиозности своих мыслей, к нему поворачивается Ливия, высунувшись из-за Чарли. Томас отводит взгляд. Повозка опять наклоняется, мочевой пузырь распирает. Томас хочет поговорить с ней, объяснить, что он чувствует. Он думает, где бы помочиться так, чтобы она не заметила.
Короче говоря, он в смятении.
И вот они на месте — на мокрой улице без фонарей.
Едва Ливия успевает заплатить за проезд, повозка срывается с места.
Это может быть и Ратклиф, и Саутуарк: Томас не следил за дорогой. К тому же о Лондоне он мало что знает: ходил по дюжине улиц да слышал пару десятков названий. Ламбет, Хаммерсмит, Уоппинг, Лаймхаус, Шордич (упоминается всегда шепотом). В любом случае река где-то неподалеку — Томас ощущает ее вонь. Прямо перед ними вздымается огромный серый прямоугольник, больше похожий на крепость, чем на фабрику. Сначала Томас полагает, что это и есть нужное им здание. Но на самом деле вывеска «Качественный табак Раймана» венчает другое строение, которое примыкает к первому с торца, — не такое высокое, краснокирпичное. Перед ним нет забора, только крепкая зеленая дверь на фасаде, к которой ведут несколько ступеней крыльца. В третий раз за ночь они дергают ручку и понимают, что дверь заперта. Они стучатся, звук разносится по всему зданию, но ни привратник, ни сторож не откликаются на него. Кроме них, тут никого нет.
Но вскоре они обнаруживают переулок сбоку от здания и еще одну дверь. На грязной дороге видны следы, среди которых отчетливо выделяются отпечатки женских каблуков. Дверь закрыта, но не заперта. Эта небрежность свидетельствует о спешке, о том, что руки были чем-то заняты. Внутри горит газовая лампа. Коридор соединяет многочисленные кабинеты. Несмотря на когда-то приличные ковры, помещения выглядят затрапезно. Тут делают дела, а не принимают гостей. Прежде чем идти дальше, Томас разворачивается на каблуках и выбегает в переулок, чтобы облегчиться под фабричной стеной. Миг блаженства посреди ночного кошмара.
Вернувшись, он видит, что Чарли и Ливия ушли вперед. Основные помещения отведены под отделы, занятые продажей и производством обычного табака. Приемная, отдел заказов, целый этаж, отданный упаковщикам; через мощеный дворик можно попасть на склад, пахнущий как гигантская курительная трубка.
А в подвальном этаже находится другая фабрика. Чтобы пробраться туда, надо пройти через еще одну, более крепкую, дверь, также оставленную незапертой, и спуститься по двум виткам спиральной лестницы, покрытой ковром. Оттуда взгляду открывается громадная пещера цеха. В нем царит странное сочетание запахов — цветочного и гнилостного, исходящих от ряда огромных медных чанов, которые высятся, как колонны в старинном соборе. От чанов отходят тонкие трубки и, петляя, бегут к сравнительно небольшому сосуду: в нем собираются плоды длительного процесса перегонки. Удушающий, влажный жар не дает вздохнуть полной грудью. По латунным скобам, привинченным к стенкам одного из чанов, Чарли добирается до его верхнего края. Крышки нет, и Чарли опускает руку, чтобы зачерпнуть немного содержимого. Чуть дальше Ливия изучает застекленную полку, где расставлены аптекарские склянки — каждая с датой на этикетке.
— Цветы, — слышится удивленный возглас Чарли. Он поднимает тонкий стебелек, увенчанный нежными лепестками: ни дать ни взять мак, только пурпурно-серый. — Чан доверху наполнен какими-то цветами и залит теплой жидкостью. Тут, должно быть, миллион цветков. И пахнет от них… — Он нюхает свою руку. — Как от сигарет, только совсем слабо.
Ливия, стоящая шагах в пяти от него, откупорила одну из бутылочек и тоже принюхивается.
— Себастьян говорил о цветах. Он сказал: «Поле цветов на дюжину сигарет». Наверное, так они получают раствор, тот, который оживляет сажу.
Она бродит между огромными перегонными кубами и вновь возвращается к маленьким бутылочкам с этикетками. Несоразмерность потрясает. Почти с трепетом она принимает цветок, который протягивает Чарли.
— Ты можешь вообразить размер плантаций, Чарли? Должно быть, на них работает половина империи.
— Зная наши власти — не сомневаюсь. И коммерческая империя Куперов тоже в деле. Твоя мать говорит, что у нас есть особая лицензия на импорт. В один прекрасный день я стану очень богатым человеком.
Чарли взглядом приглашает Томаса разделить его негодование, но отклика не находит. Томаса ничуть не интересует доля Чарли в цветоводческом предприятии; он отстранен, вернее, устранен и все еще отделен от других туманом собственных мыслей.
Убийца, все крутится у него в голове. Кровный брат.
Пословица гласит правду: яблоко от яблони недалеко падает.
Яблоки, падение. Исаак Ньютон: когда-то построил мост без гвоздей. А теперь, как говорил Себастьян, для строительства канализации приходится завозить
Отец.
«До чего же хорошо пописать, — думает Томас. — А ты трус, трус, упивающийся жалостью к себе». Он отходит обратно к двери на лестницу, упирается левой рукой в проем и рывком вправляет плечо.
