К помещению с перегонными кубами с одного конца примыкает комнатка, тесная, как ящик, с отсыревшими стенами, с рабочими верстаками, привинченными к полу. Сюда и приносит Томас свое одиночество: стоит и терпеливо изучает комнатку.
Три верстака, каждый на двух человек. Рабочее место состоит из дубового табурета и маленького станка, в котором есть что-то от швейной машинки и точилки для карандашей. Всего шесть стульев плюс один стул для контролера — он поставлен в отдалении и обтянут зеленой кожей. На стене, словно шляпы или зонтики, висят шесть респираторов на пронумерованных металлических крючках. Рыжая от долгого использования резина, на каждом хоботе — объемный перфорированный фильтр, покрытый сажей. Томас долго смотрит на эти шесть масок, потом садится на один из табуретов, поворачивает колесико на станке и пытается понять его назначение. Вокруг вдоль стен стоят маленькие бочонки сажи с пометками о качестве — от «Альфа++» до «Гамма?». В центре верстака помещается коробка, полная квадратиков сигаретной бумаги; рядом с ней еще одна, побольше, с обычным табаком. В набор инструментов и материалов для каждого работника входит еще и пипетка.
Механически, держа в узде и мысли, и эмоции, Томас вставляет листок бумаги в станочек, берет щепотку сажи из ближайшего бочонка, смешивает ее с табаком и начинает сворачивать сигарету. В какой-то момент он вспоминает о пипетке, оглядывается через открытую дверь на полку с растворами, обнаруженную Ливией, представляет, как смесь табака и сажи поливают липкой жидкостью — теперь она готова к употреблению.
— Они носят респираторы, — произносит он вслух, хотя говорит сам с собой, а не с друзьями, — чтобы не вдыхать оживленную сажу. Маски защищают их и заодно усмиряют; а также не дают потерять ни грамма драгоценного состава. — Томас поднимается, снимает с крючка респиратор, раскладывает перед собой окулярами кверху. — Вот так они и сидят тут. Шесть рабов в масках, не знакомые друг с другом. И контролер — наверняка с дубинкой.
Он слышит, как к нему, привлеченная звуками, приближается Ливия, но продолжает бесстрастно перечислять факты и свои выводы.
— И вот эта дверь с тяжелым замком — она ведет в другое здание. Ты заметила его, когда мы подъезжали? Большой дом, похожий на крепость. Зарешеченные окна: это тюрьма. Конечно, те, кто здесь работает, никогда не будут выпущены на свободу. Иначе они расскажут всему миру правду о сигаретах. Нет, у каждого пожизненный срок. Интересно, какие преступления они совершили? Вряд ли что-то очень серьезное. Подделка, обман, особо хитроумная кража. Убийц к такой саже нельзя подпускать. У них могут возникнуть всякие идеи. — Томас смотрит на бочонки вдоль стен. — Жалкий урожай! Темная сажа — редкий товар. Но теперь все изменилось. Бассейны, ты говоришь, система фильтрации. Себастьян осушал выгребные ямы, чтобы извлечь из них накопленный за триста лет порок. Неудивительно, что Джулиус вложил в это дело свой капитал! Должно быть, твоя мать сказала ему, что это нужно для расширения производства. Прибыль была бы астрономической. Но вряд ли она сказала ему главное: что все это развеется как дым.
Он умолкает, когда Ливия садится на соседний табурет и вглядывается в его лицо.
— Разве это не приводит тебя в бешенство, Томас?
Он мог бы сказать: «Я не могу позволить себе гневаться. Это доставляет мне слишком большое наслаждение».
Или: «Мы видели, к чему приводит моя ярость».
Или: «Там, в доме Гренделя, прижимаясь к тебе всем телом, в штанах, мокрых от крови Джулиуса, я чувствовал, как в твоем бедре бьется жилка».
Но он просто пожимает плечами и смотрит, как расширяются ее ноздри, выпуская ниточки дыма.
К ним присоединяется Чарли. Он уже обежал все комнаты от стены до стены, проверил каждую полку, заглянул в каждый угол, потрогал каждый инструмент. И теперь падает на третий табурет.
— Ни намека на присутствие леди Нэйлор. И другого выхода отсюда нет, только вот эта дверь — и ты считаешь, что она ведет в тюрьму. Значит, мы потеряли баронессу. Мы потеряли Маугли.
Ни Томас, ни Ливия ничего не говорят в ответ, и тогда он подскакивает, бежит осматривать все заново, отчаянно ища подсказки. Потом возвращается, но больше не садится — беспокойно ходит перед ними взад и вперед, на открытом лице — тревога.
— Мы точно знаем, что она здесь была: двери открыты, а на улице ее следы. И в письме Себастьяна шла речь о строительстве. О строительстве здесь, в подвале. Значит, явно есть проход, коридор; эти помещения должны соединяться с городской канализацией. Но я ощупал все стены и не нашел никаких признаков строительства. — Так он бормочет, снова и снова меряя комнату отрезками в четыре шага. — Давайте еще раз все обдумаем. Только быстро, надо спешить. Что мы знаем? Она собирала сажу. Черную сажу, самую темную, какую только можно найти, соскребала ее с убийц, потратила миллионы на эту канализацию, чтобы получить больше сажи. Так, хорошо. С какой целью? Чтобы оживить эту сажу, вы говорите. Нет, не просто оживить, а научить ее взрываться. Заставить ее воспроизводить саму себя. Сделать
— Он все время говорил о французской революции, — вспоминает Ливия. — О Робеспьере. О десятичном времени. О терроре.
